— И поосторожней на дороге. Чертовски скользко.
Угроза миновала. Рик Бушар и компания больше не представляли опасности для Кардинала, не мешали ему жить. Но все равно он почему-то никак не мог испытать полного облегчения. По дороге домой он размышлял о Тупренасе, который из преданности Кардиналу добавил к своему тюремному сроку лет двадцать. За ошибку, которую Кардинал совершил много лет назад, расплачивались другие, он же так за нее и не расплатился — и, вероятно, теперь уже никогда этого не сделает.
Вернувшись домой, он застал Кэтрин у дровяной питы, на которой в громадной кастрюле тушилось мясо. Электричества не было, и сполохи огня, пробивавшиеся сквозь заднюю стенку печи, озаряли комнату оранжевым мерцанием. Салли и ее дочки чистили картошку, сидя на диване. В кресле Кэтрин спала, открыв рот, старая миссис Потифер. Ее серенький карликовый пудель Тотси, сидевший рядом на полу, мгновенно невзлюбил Кардинала и начал дрожать всем телом. В двух кухонных креслах разместились увесистые тела супругов Уолкоттов, живших через дорогу. Они сидели очень прямо, как пара кукол-близнецов, у каждого упиралась в живот книжка в бумажной обложке, и очки у каждого надежно держались на длинном шнурке.
— В нашей части города нигде нет света, — сообщил мистер Уолкотт вошедшему Кардиналу.
— Я знаю. На шоссе просто хоть глаз выколи. В такой дождь вряд ли они скоро починят.
— Мы держались сколько могли, — добавила миссис Уолкотт и, повернувшись к мужу, сказала: — Я же тебе еще в прошлом году говорила: давай купим дровяную печку. Но нет, у тебя, видите ли, были другие идеи.
— Я тебе тогда сказал, что они слишком дорого стоят. Мы не можем себе позволить в один и тот же год провести отпуск в Доминиканской Республике и купить такую печь.
— Ты не так сказал. Ты сказал: «Давай это обдумаем. Подождем распродаж». А потом ты, конечно, уже больше об этом не заговаривал.
— Давай, выставь меня идиотом. Милое дело. Если от этого тебе лучше…
Кардинал расстегнул куртку, но, подумав, не стал ее снимать. В гостиной было жарко, но в остальных комнатах температура не отличалась от уличной.
— Может быть, отодвинем ее? — Он указал на занавеску, которую Кэтрин повесила на веревку для сушки белья, отгородив переднюю часть комнаты. — Тогда тепло будет распределяться равномернее.
— Пойди и посмотри сам, — предложила Кэтрин.
Кардинал пробрался мимо вытянутых ног мистера и миссис Уолкотт, проигнорировав сердитое рычание Тотси, и шагнул за занавеску.
— Ну, теперь доволен? — Его отец взирал на него из глубины кресла Кардинала под названием «Лентяй», поверх которого лежал красный спальный мешок. — Наконец-то вышло по-твоему. Можешь собой гордиться.
Кардинал улыбнулся.
— Я рад тебя видеть, папа, вот и всё. Не хотел, чтобы ты там замерзал в одиночестве. Но эта занавеска не пропускает к тебе тепло. Может, ее ненадолго приоткрыть?
— Не трогай. Честно говоря, я не очень понимаю, почему мне не разрешают помереть в моем собственном доме.
— Папа, это же не навсегда. Подожди, пока не кончится ледяная буря.
— Посмотрим, как тебе это понравится, когда сам станешь стариком. Да я себя и не считаю стариком, если хочешь знать. Летом проходил мимо дома престарелых, увидел этих старушек, которые там сидят во дворе, и подумал: вы только поглядите на них! Неужели мне столько же лет? По-моему, мне сейчас столько же лет, сколько было всегда, вот разве что эта дурацкая история с сердцем не дает мне делать то, что я хочу.
— У тебя есть все, что нужно? Принести тебе что-нибудь?
— А что мне еще может понадобиться, по-твоему? У меня тут книжка, спальный мешок, катетер…
— Что?
— Я шучу, Джон.
— Может быть, нам поселить тебя в комнату Келли?
— Пусть там поселится кто-нибудь еще. Мне и тут неплохо. И сидя мне лучше дышится. Удивительно, как все повторяется.
Кардинал вопросительно посмотрел на него.
— Вспомнил отца. У него были такие же проблемы с сердцем. Тогда еще не было от этого лекарств. Но я помню, что он имел обыкновение сидя спать в гостиной. Теперь понимаю, почему.
— Ясно. Но ты мне сразу скажи, если захочешь перебраться в комнату Келли.
Кардинал уже собрался уходить, но отец, подняв руку, остановил его:
— Да, насчет доктора Кейтс, Джон… Жуткая история. У нее же все было впереди. Надеюсь, ты поймаешь того, кто ее убил.
— Мы над этим работаем.
— По-моему, она была умница. И хороший врач.
— И ты это говоришь? Ты же на нее тогда страшно разозлился.
— Помню, помню. Что ж, иногда я не очень-то хорошо соображаю.