Не прошло и нескольких дней, как Келси начала понимать страну, где ей предстояло провести ближайшие полгода. Вместе с Инее они бродили по улочкам ослепительно белых городков, уснувших в лучах жаркого полуденного солнца, любовались красотой живописных гор, напоминавших Келси зеленый Уэльс, и лесами на побережье, где сосны и эвкалипты, каштаны, дубы и тополя росли вперемешку, возвышаясь над разостланным под ними ковром из вереска и папоротника; они посетили несколько великолепных старинных церквей и музеев, и на их пути встретилось множество греющихся в золотистых солнечных лучах ветряных мельниц; треугольные крылья, вертевшиеся на их конических каменных башнях, походили на паруса яхт.
Это была не жизнь, а просто идиллия, работа над домом тоже продвигалась вперед хорошими темпами, однако пролетела неделя, за ней другая, а Маршалл все ограничивался лишь ежевечерним коротким звонком, от которого у Келси оставался горький осадок неудовлетворенности, и постепенно Келси не на шутку забеспокоилась: а что, если он жалеет о совершенном великодушном поступке, если раскаивается в том, что пошел на их фиктивную помолвку? Дважды он уже собирался приехать и оба раза сдавал билет — якобы из-за того, что завален работой, и в конце концов, повинуясь импульсу, она несколько дней назад не выдержала и написала ему длинное сухое письмо, в котором объясняла, что для окончания порученной ей работы нет никакой необходимости продолжать помолвку; она будет рада ее расторгнуть и работать у него на сугубо деловых началах.
Три последних дня она жила ожиданием звонка, но телефон упорно молчал — Маршалл перестал даже звонить, как раньше, по вечерам. Понапрасну просидев у телефона два вечера и порядком понервничав, она приняла приглашение Инее на чей-то день рождения в поселке, где жила ее португальская подруга, и приехала в гостиницу в предрассветные часы, не чуя под собой от усталости ног.
В последний раз глянув в зеркало и полюбовавшись своим свежим загаром, придавшим ее коже персиковый оттенок, и золотыми бликами, игравшими в ее чуть выгоревших на солнце волосах, она открыла дверь своего номера и застыла: в дверном проеме темнела фигура высокого мужчины, поднявшего руку, чтобы постучать.
— Маршалл? — Она удивленно взглянула на его угрюмое лицо. — Господи, что ты здесь делаешь?
— Именно этот вопрос мне хотелось бы задать тебе. — Его лицо было холодным и жестким, ни капли нежности. — Что ты здесь поделываешь, Келси?
— Что? — Она недоуменно следила за тем, как он, оттолкнув ее, прошел в комнату и медленно закрыл за собой дверь. — В вестибюле меня ждет Инее; пожалуй, мне…
— Я ее видел, — отрывисто бросил Маршалл. — Я отправил ее на стройку сказать, что сегодня тебя там не будет.
— Не будет? — Она посмотрела на него, и внутри у нее все растаяло. Он был одет в темно-серые, сшитые на заказ брюки и белую рубашку с короткими рукавами и открытым воротом. Это был настоящий мужчина, мужское начало чувствовалось во всем, каждая клеточка, каждая пора говорила об этом. — Когда ты приехал? — К своему огорчению, она обнаружила, что ее голос дрожит.
— Вчера в десять вечера. — Его глаза сверкали, как стальной клинок. — Где ты была?
— Где я была? — повторила она в замешательстве и вдруг от неожиданности так и подпрыгнула: он с силой ударил ладонью по крышке туалетного столика.
— Не играй со мной в игрушки, Келси! Где ты была?
— Инее пригласила меня на вечеринку. — Она не сводила глаз с его потемневшего лица.
— Ах, значит, пригласила? — грубо переспросил он. — А нельзя ли поинтересоваться, кто сопровождал тебя и прекрасную Инее на вышеуказанное мероприятие?
— О чем это ты? — Его тон начинал ее сердить. Не звонил, не звонил — и на тебе, ворвался…
— По-моему, совершенно ясно, о чем это я. Я четко и недвусмысленно спрашиваю мою невесту на чистом английском, с кем она провела эту ночь.
Заключавшийся в его словах намек внезапно дошел до ее сознания, и она почувствовала, как гнев пунцовой волной заливает ей щеки.
— Ты что, думаешь, мы провели это время в обществе парочки мужчин? — В эту минуту ей больше всего на свете хотелось влепить ему пощечину.
— Келси, мое терпение не безгранично. — Он скрипнул зубами. — Отвечай на мой вопрос. Я точно, знаю, что в три часа ночи тебя в гостинице еще не было, потому что перед сном я позвонил тебе в номер и телефон не ответил.
— Да, в три меня здесь еще не было, — бросила она ему вне себя от ярости. — Дело в том, что Инее привезла меня домой в десять минут четвертого; если не веришь, спроси у нее, она подтвердит.
— Ты так и не ответила на мой вопрос.
— Вероятно, потому, что он заслуживает только презрения, — едко ответила она, и, когда его красивое лицо исказил бешеный гнев, у нее по спине пробежал опасливый холодок. И как это ей могло прийти в голову, что она любит такого высокомерного, противного?..
— Ты играешь с огнем, девочка моя, — тяжело дыша, проговорил он. — Что ж, давай попробуем зайти с другого конца, если ты не против. Что это значит? — Он бросил на туалетный столик маленький голубой конверт, и Келси, вздрогнув, увидела, что он надписан ее собственным почерком.
— По-моему, я все изложила как нельзя более ясно, — холодно ответила она, делая над собой отчаянные усилия, чтобы не дрожал голос.
Он слегка прищурился:
— Да уж, черт побери, куда яснее! Я возвращаюсь из паршивой поездки во Францию, которая достойно завершила адский месяц в Англии, когда несчастья сыпались на меня одно за другим, и обнаруживаю, что мне указывают на дверь. Вот так, никаких тебе объяснений, никаких извинений, ничего!
Она изумленно вытаращила на него глаза.
— Это совсем не то, что ты думаешь. — Она окончательно перестала что-либо понимать.
— Неужто?
— саркастически рассмеялся он. — Так что же это такое? Ты хочешь расторгнуть нашу помолвку? Так вот: мне бы очень хотелось знать имя мужчины, который этому причиной.
Гнев куда-то улетучился, и Келси побледнела:
— Если тебе так хочется это знать, то пожалуйста: его зовут Маршалл Хендерсон.
Целую минуту он молчал, пожирая ее глазами, а потом шумно вздохнул, и его большое тело как-то обмякло.
— Не потрудишься ли объяснить? — отстранение сказал он.
— Могу я присесть? — спросила она с изрядной долей сарказма, и в первый раз с момента их встречи он улыбнулся, хотя в глазах все еще пряталась настороженность.
— Давай. — Он махнул рукой в сторону кровати, но она после минутного раздумья демонстративно прошествовала к мягкому креслу в другом конце комнаты и смущенно примостилась на краешке. — Я жду, — протянул он, бросая красноречивый взгляд на ее белое как мел лицо. — И не нужно так пугаться.
— Я вовсе не пугаюсь, — заявила она и резко откинула голову назад, выставив вперед маленький подбородок. — Не обольщайся.
— Я редко обольщаюсь.
Она проглотила ехидный ответ, готовый сорваться с языка, и хмуро посмотрела на него исподлобья, пытаясь проникнуть в его мысли. А он, казалось, уже совершенно расслабился — полный контраст с той яростной собранностью, в которой он пребывал всего лишь несколько минут назад, на твердо очерченных губах даже играло нечто вроде улыбки. Не человек, а хамелеон какой-то!
— Ты сюда ни разу не приезжал, — запинаясь, начала она, понимая, что нужно говорить крайне осторожно, чтобы не выдать себя. Он ни за что не должен догадаться, как ранило ее его долгое отсутствие. — Я отлично помню, как в Англии ты говорил, что будешь приезжать каждый уик-энд, и я просто подумала.., ну.., что ты, наверное, занят. То одно срочное дело, то другое…
Она запнулась, и он окинул ее ободряющим взглядом.
— Ну и что?
— Вот я и решила, что ты, может быть, сожалеешь об ограничениях, которые наша помолвка накладывает на твою светскую жизнь, о дополнительных трудностях…