Я решила пойти по широкой тропинке среди кустов ежевики, и на небольшой полянке нашла старую печь — вокруг ее подножия в мусоре валялось много грязных бинтов и носовых платков. Подо всем этим была куча камешков. Я нашла несколько круглых и каких-то еще. Земля здесь была очень мягкой и влажной. Когда я вернулась к поезду, казалось, вокруг бегает гораздо больше людей. Я подошла ближе к тем, что лежали рядами на шлаке, и стала рассматривать их лица. Там была одна девочка — с открытым ртом. Я опустила внутрь камешек и пошла дальше. У толстого дядьки рот тоже был открыт. Я положила туда острый камень, похожий на уголек. Мне пришло в голову, что камней на всех может не хватить, а кусочки шлака — слишком маленькие. Взад и вперед там ходила какая-то старуха, она вытирала руки о юбку, очень быстро, снова и снова. На ней было длинное черное шелковое платье, и по нему везде отпечатывался узор из синих ртов. Наверное, они считались листьями, но формой походили на рты. Мне она показалась сумасшедшей, и близко я не подходила. Вдруг я заметила руку с кольцами на пальцах — она торчала из-под множества гнутых железяк. Я потянула за железо и увидела лицо. Там была женщина, и рот у нее был закрыт. Я попробовала открыть его, чтобы положить туда камешек. За плечо меня схватил какой-то человек и оттащил. Похоже, он сердился. «Что ты делаешь? — заорал он. — Ты с ума сошла?» Я заплакала и сказала, что это моя сестра. Женщина действительно немного на нее походила, и я всхлипывала и все время повторяла: «Она умерла. Она умерла». Человек перестал так сильно сердиться и начал подталкивать меня к голове поезда, крепко держа одной рукой за плечо. Я попробовала вывернуться. В то же время я решила ничего больше не говорить, кроме «Она умерла» время от времени. «Ну, ничего», — говорил человек. Когда мы дошли до начала поезда, он усадил меня на травянистый откос рядом со множеством других людей. Некоторые плакали, поэтому я сама перестала и принялась их разглядывать.
Мне казалось, что жизнь снаружи — такая же, как внутри. Всегда есть кто-то, и он не дает людям делать, что им хочется. Я улыбнулась, подумав, что когда сама еще была внутри, мне все казалось совсем наоборот. Возможно, то, что нам хочется, — не правильно, но почему решать всегда должны они? Сидя на откосе и выдергивая из земли свежие травинки, я начала об этом размышлять. И решила: на этот раз я сама буду решать, что правильно, — и делать так.
Довольно скоро подъехало несколько карет «скорой помощи». Это за нами — за всеми, кто сидел на откосе, и за теми, кто лежал вокруг на носилках и пальто. Не знаю, почему, ведь им не было больно. Или было. Когда многим людям вместе больно, они вряд ли станут из-за этого поднимать шум — наверное, потому, что никто не слушает. Мне, разумеется, совсем не было больно. Я могла бы это любому сказать, если бы меня спросили. Но меня никто не спросил. У меня спросили только адрес, и я дала им адрес сестры, потому что до нее ехать всего полчаса. А кроме этого, я довольно долго у нее жила, пока не уехала, только это было много лет назад, наверное. Увезли нас всех вместе, некоторые лежали в каретах «скорой помощи», а остальные сидели на неудобной скамейке в той машине, где не было кровати. Женщина рядом со мной наверняка была иностранкой: она стонала, как маленькая, но ни единой капельки крови я на ней нигде не заметила. По дороге я очень внимательно всю ее осмотрела, но ей, казалось, это не понравилось, и она отвернулась в другую сторону, плача по-прежнему. Когда нас довезли до больницы, то всех ввели внутрь и осмотрели. Про меня они просто сказали: «Шок», — и еще раз спросили, где я живу. Я сказала им тот же адрес, что и раньше, и вскоре меня вывели снова и посадили на переднее сиденье какого-то фургона, между шофером и еще одним человеком — санитаром, наверное. Оба они говорили со мной о погоде, но я не дурочка, чтобы меня можно было так легко подловить. Я-то знаю, как самая простая тема может внезапно извернуться и придушить тебя, когда считаешь, что уже в безопасности. «Она умерла», — один раз сказала я, на полпути между двумя городками. «Может, и нет, может, и нет», — ответил шофер, как будто разговаривал с ребенком. Почти все время я ехала, опустив голову, но сосчитать автозаправки по пути удалось.
Когда мы приехали к дому моей сестры, шофер вышел и позвонил в дверь. Я совсем забыла, что улица такая безобразная. Дома выстроили друг напротив друга, все одинаковые, между ними — только узкая цементная дорожка. И каждый дом — на несколько футов ниже соседнего, поэтому весь длинный ряд выглядел, как огромный лестничный пролет. Детям, очевидно, разрешалось бегать без присмотра по всем дворам, а травы видно нигде не было, одна грязь.