Накрапывал дождь — холодный, тяжелый, почти осенний. «Ну да, — помимо желания подумал я, — скоро ведь осень… уже, можно сказать, осень. А куда, собственно, я иду? Домой? Да нет, мой дом — совсем в другой стороне. Мне надо идти в другую сторону… там мой дом. Ну и — что? Что с того, что мой дом — в другой стороне? Кто меня там ждет, в этом моем доме? Никто меня там не ждет… Дождь, дождь… Нет, а в самом деле — куда же я иду?»
И вдруг я понял, куда я иду. Я иду на улицу Рябиновую в дом номер два. В этом доме живет человек по имени Грушина Ксения. Когда-то, давным-давно, когда я еще был другим, не таким, как сейчас, я познакомился с этой женщиной, я с ней общался, она приходила ко мне домой и провела у меня ночь. Это была удивительная ночь, это была ночь, наполненная целомудрием и трепетным ожиданием чуда. Ксения, Ксюша, Ксюшенька — Осенняя Женщина… Оказывается, я сейчас иду к тебе. Оказывается, мне в этом мире больше не к кому идти. Улица Рябиновая, дом номер два. Ксения. Только бы она была дома! Да нет, она непременно будет дома! Тем более — сегодня же, кажется, суббота. Хотя причем тут суббота? Она должна быть дома, потому что… да просто должна, и все тут!
Она была дома. Она стремительно выбежала мне навстречу, будто бы она знала, что я приду, и ждала моего прихода. Я остановился на полпути от калитки к ее крыльцу. Ее дом был обсажен калиновыми и рябиновыми кустами. На кустах нестерпимо краснели кисти ягод — предвестники скорой осени.
— Вот… — сказал я. — Я пришел…
Она была одета в синее платье. В ее простоволосой голове путался мокрый ветер. Она взяла меня за руку и повела на веранду своего дома. Весь пол веранды, и стоящий посередине круглый стол, и стоящие рядом с ним четыре плетеных стула были усыпаны мокрыми желтыми резными листьями вперемешку с алыми ягодами. Она села на один из стульев, а на другой усадила меня. Мы сидели и молча смотрели друг на друга — минуту, две, пять…
— Он написал явку с повинной, — наконец сказал я. — Большую — на тридцати семи листах. Он во всем сознался. Это он всех их убил.
— Карлик? — спросила Ксения.
— Карлик, — ответил я.
— Зачем же? — спросила Ксения.
— Они убили его любимую, — сказал я. — У него была любимая женщина. Маленькая любимая женщина, которую он называл Полюшкой и Феюшкой. Они ее погубили. И он им за это мстил.
— Вот как… — сказала Полина и взяла меня за руку.
— Да, — закивал я, — да…
— Его будут судить? — спросила Ксения.
— Разумеется, — сказал я.
— Тебе его жаль? — спросила Ксения.
— Не знаю… — сказал я. — Может быть… не знаю. У меня такое чувство… по-моему, мне жаль самого себя. Странное чувство…
Помолчали. Мокрый ветер залетел на веранду и швырнул на стол охапку желтых и алых листьев.
— Не переношу, когда ветер поет в проводах, — прислушиваясь, сказал я. — С детства не выношу… душу мне это пение выматывает.
— Ты устал, — сказала Ксения и погладила меня по голове. — Ты просто устал.
— Наверно, — сказал я.
— Пойдем, — сказала Ксения, взяв меня за обе руки сразу.
— Куда? — спросил я.
— Домой, — сказала Ксения.
Минуты, наверно, четыре я молча смотрел на Ксению, а она на меня. У нее оказалась удивительная особенность: она могла смотреть в глаза другому человеку, не отводя взгляда. Я так не мог. Я не мог долго смотреть в глаза другому человеку: в этих случаях я отчего-то чувствовал себя неловко и отводил взгляд в сторону… Так было и сейчас: я посмотрел на мокрую, разноцветную листву на веранде, на пляшущий на стене отсвет пробившегося сквозь хмарь солнечного лучика, и уткнулся лицом в теплые Ксюшины ладони.
— Ты — моя Осенняя Женщина, — сказал я. — Ты моя Осенняя Женщина…
— Пойдем домой, — сказала Ксения. — Слышишь, пойдем домой.
— Пойдем, — сказал я, отнимая Ксюшины ладони от своего лица.
Я и впрямь чувствовал, что мне нужно войти в дом, прилечь или хотя бы присесть. Мне было нехорошо: внутри меня, ближе к сердцу, разгорался зловещий и томящий огонь. Мне казалось, что я — беззащитная былинка среди миллиарда себе подобных былинок. Мне чудился зловещий свист невидимой косы, а может, это была и не коса, а просто — мокрый осенний ветер пел в невидимых проводах. Худо мне было…
11
Так я нашел, наконец, себе жену. Настоящую жену, истинную, с которой хотелось жить до конца дней на этой земле, умереть в один день, оказаться в раю и уже никогда более не расставаться. По ее настоянию, а также по инициативе Бати я был отправлен во внеплановый отпуск с тем, чтобы подлечить свое сердце в кардиологическом санатории, направление в который мне выхлопотал тот же Батя.