Когда Симона была помолвлена с Шарлем Бовилем, она позволяла ему кое-какие вольности — иногда разрешала себя поцеловать, иногда обнять. Она знала Шарля всю жизнь, его прикосновения не пробуждали в ней страсть, но создавали ощущение безопасности и покоя. Шарль грубо и прямо объяснил, чего от нее хочет. Он не любил Симону и не ухаживал за ней, но тем не менее она с охотой собиралась за него замуж. Однако он тоже предал ее.
— Тебе нравится барон? — Шепот Дидье вторгся в ее воспоминания о синих глазах и мягких, но решительных губах.
— Что? — Симона нахмурилась. — Конечно, нет. Почему ты спрашиваешь?
— Я раньше не видел, чтобы так целовались. — Дидье приподнял личико и ухмыльнулся. — Только девка из таверны у нас дома.
— Дидье! Та женщина была проституткой!
Брат захихикал:
— Я знаю.
— Значит, ты сравниваешь свою сестру с простой уличной девкой?
— Тогда объясни, почему ты пошла с ним? — требовательно спросил Дидье. — Зачем из-за человека, до которого тебе нет никакого дела, ставить под удар папины планы?
Симона не знала, что сказать. Дидье сочувственно улыбнулся:
— Сестрица, у тебя течка?
Симона вскрикнула, вскочила с кресла, с горящими щеками бросилась на постель и зарылась в перину.
— Ну, так как? — Дидье уже сидел на кровати. — У собак и лошадей тоже…
— Я не лошадь и не собака. Ясно? — выкрикнула она. — Течка! Ну и слово!
— Хорошо-хорошо. Успокойся, сестрица. Я просто спросил.
— Я бы треснула тебя хорошенько, если бы могла.
Дидье фыркнул и вытянулся рядом с Симоной.
— Объясни только, почему именно лорд Николас?
Симона долго молчала, разглядывая балдахин кровати.
Как объяснить свой отчаянный порыв восьмилетнему мальчику, который, если уж говорить откровенно, вовсе не мальчик, а привидение? Она и сама не понимала, почему пустилась в такую бездумную авантюру накануне, возможно, самого важного дня в своей жизни. И не только в своей.
После смерти матери и Дидье люди стали болтать о том, что Симона сошла с ума. Порция дю Рош весьма свободно обходилась с деньгами рода дю Лак. Позже выяснилось, что средств не осталось, их не хватало на поддержание самого скромного образа жизни. Спасти семью мог только удачный брак Симоны в Англии. Удачный и скорый. Иначе и она, и отец были обречены на нищету в чужой стране.
Сейчас на Симону камнем давила мысль, что она поставила под угрозу планы отца, прельстившись несколькими мгновениями блаженства в объятиях известного соблазнителя.
«Барон Крейн не стоит и пылинки на моих туфельках, — думала Симона. — Почему же тогда? Почему?»
— Дидье, я не знаю, — наконец вздохнула она. Такой ответ явно не удовлетворил брата, и Симона попыталась найти хоть какое-нибудь объяснение: — Может быть, потому что он такой красивый, а мне на празднике было так плохо. А может, мне хотя бы раз захотелось поступить так, как хочется.
— Ты выбрала для этого неудачное время.
Симона грустно улыбнулась, Дидье ответил ей задумчивым взглядом.
— Ты бы снова так сделала, если бы выпал шанс?
— Да. — Ответ слетел у нее с губ раньше, чем она успела подумать. Симона сама удивилась правде, которая в нем прозвучала. — Да, я сделала бы то же самое. Я не могу тебе этого объяснить, да и себе тоже.
Воспоминания о поцелуях барона так ее взволновали, что Симона, чувствуя на себе настойчивый взгляд Дидье, приподнялась на коленях и, чтобы отвлечься, стала развязывать ленты на пологе.
— Наверное, тебе нужно было, чтобы он к тебе прикоснулся, — неуверенно произнес брат.
— Что ты имеешь в виду? — Симона выпустила из рук занавеску и на коленях поползла к следующему столбику.
— Мама так говорила, — отвечал он. — Когда ей было грустно, она прижимала меня к себе. — В голосе Дидье звучала, печаль. — Прижимала и просила: «Посиди у меня на коленях, малютка». Она часто мне говорила, что когда грустно, надо, чтобы к тебе прикоснулся тот, кого любишь. И тогда снова станет хорошо.
Симона опустила вторую занавеску. По щекам у нее текли крупные слезы. Забыв об оставшихся узелках, она заползла под меховое одеяло и приподняла край, чтобы Дидье лег рядом.
— Дидье, я не люблю барона, — чуть слышно проговорила она. — Просто он… попался под руку.
— Я знаю. — Дидье не смотрел на сестру, а поглаживал ладошкой блестящий мех. — Я так по ней скучаю.
— Ты снова ее увидишь, cheri, — успокоила брата Симона. — Надо просто подождать, пока мы не узнаем, почему она ушла, а ты — нет.
— Сестрица, ты думаешь, я попаду в ад? — тихонько спросил Дидье. — Из-за этого я еще здесь? Наверное, Бог не хочет брать меня на небеса.
— Не говори глупостей, — решительным шепотом заявила Симона. — Бог и маман скоро призовут тебя на небо. Очень скоро. Ты должен верить и ждать.
Дидье с сомнением кивнул и заглянул Симоне в глаза:
— Я думаю, леди Хейт может нам помочь. Правда-правда. Она… другая.
Он смотрел так серьезно, с такой надеждой, что Симона не решилась возражать.
— Ну хорошо, Дидье, — согласилась она. — Если я встречу ее, пока мы в Лондоне, то поговорю с ней.
Личико Дидье просияло.
— Но думаю, ты понимаешь, как опасно рассказывать о тебе кому-нибудь чужому? — Симона вспомнила брезгливый ужас Шарля, когда она доверилась ему.
— Леди Хейт не предаст тебя, сестра, — торжественно произнес Дидье. Он хотел что-то добавить, но тут раздался легкий стук в дверь. — Это папа, — прошептал Дидье, поцеловал сестру в щеку и пропал.
У Симоны сжалось сердце, когда она услышала поворот ключа в замке.
Она опустилась на перину и натянула до подбородка одеяло. Дверь распахнулась, появился отец со свечой в руке.
— Симона? Ты спишь? — негромко спросил Арман.
— Нет, папа. — Сердце Симоны бешено колотилось. Арман прикрыл за собой дверь. Его красное лицо потемнело от усталости, глаз дергался от тика. Арман проковылял через комнату и поставил подсвечник на маленький столик.
«Он слишком спокоен, — думала Симона, глядя на отца, который остановился в изножье кровати и сейчас напряженно смотрел в лицо дочери. — Случилось что-то ужасное».
Симона тут же представила: лорд Холбрук разорвал помолвку, из-за ее скандального поведения им придется покинуть Лондон. Куда они поедут? Ничтожная сумма, которую удалось собрать для поездки в Англию, почти растаяла. Они даже не в состоянии вернуться во Францию.
— Симона, ты можешь объяснить свое поведение?
Симона с трудом сглотнула. От ужаса у нее волосы зашевелились на голове.
— Нет, папа.
Раскачиваясь на каблуках, Арман тер свою сухую руку. Губы его шевелились, произнося какую-то беззвучную тираду в адрес дочери.
По натуре Арман был весьма эксцентричен и к тому же производил пугающее впечатление. Сколько Симона его помнила, он всегда занимался поисками какого-то таинственного сокровища, которое считал бесценным. По сути, отец был для нее незнакомцем. Пока Симона росла, он почти всегда отсутствовал из-за этих самых поисков. Бывая дома, в замке Сен-дю-Лак, он страдал от дурного настроения и не чурался физических наказаний — за любую провинность безжалостно бил своих детей. Даже сейчас, в весьма преклонном возрасте, он оставался сильным. Симона понимала, что ее безответственное поведение в такой вечер непростительно, и боялась, что отец ее высечет.
Наконец он заговорил:
— Значит, ты не можешь объяснить причин своего намеренного неповиновения? Ведь как только я оставил тебя на минуту без присмотра, ты улизнула с известным распутником и упала к нему в объятия, да еще в таком месте, где любой мог тебя видеть. — Арман сделал шаг к Симоне. — Подойди. — И он поманил дочь пальцем.
Дрожа от страха, Симона выбралась из-под одеяла и прямо на кровати встала перед отцом. Теперь они были одного роста и смотрели друг другу в глаза. Симона дернулась, когда отец взял ее за подбородок.