Антоша тогда был совсем маленький, ему всё было в новинку и всё интересно, мы пересмотрели все лучшие в мире мультики, сходили на все мероприятия. Папа тогда смотрел на это и смеялся, говоря, что это нужно больше мне, чем Антоше, он ещё слишком маленький для того, чтобы понять, что там происходит. Так и было. Я училась на курсах дизайна и графики, делая домашние задания по ночам, потому что компьютер в доме был только один, и вечерами за ним сидели все по очереди, а я не могла работать урывками, мне нужно было как следует настроиться и погрузиться в процесс, это занимало часа три, и потом я ударно трудилась ещё часов пять-семь, выдыхалась, отдыхала и шла спать под утро. А днём прогуливала пары, потому что не могла подняться с постели чисто физически, будильник играл, я его слышала, а встать не могла.
Потом меня отчислили, я не особенно жалела об этом, зато родители восприняли это как свою личную трагедию, меня пилили и пинали круглосуточно, со всех сторон, даже Антоша пытался меня бить и отбирать у меня еду, игрушки и пульт от телевизора, аргументируя это тем, что мне всё нельзя, потому что я наказана, за то, что я плохо училась и теперь отчислена. Ему казалось, что это весёлая игра, в которую играет вся семья, и он в эту игру встраивался, постоянно оглядываясь на взрослых и ожидая их реакции, а взрослые это поощряли, смеялись и записывали на видео, так что он считал, что всё делает правильно, и продолжал.
Я каждый день слушала пророчества о своей будущей голодной смерти под забором, и продолжала их слышать даже тогда, когда устроилась на работу – все были уверены, что если меня взяли без диплома, то это не работа, а какое-то временное баловство, которое вот-вот закончится тем, что меня либо выгонят, не заплатив, либо мою фирму закроет налоговая. Я прошла трёхмесячный испытательный срок и получала зарплату день в день, но это совершенно ничего не меняло – игра "пни Аню, она неудачница" всем так полюбилась, что заканчивать её никто не собирался. Даже Карина в неё иногда включалась – с тем же энтузиазмом, с которым она сейчас уговаривала меня сменить работу и съехать от родителей, тогда она уговаривала меня куда-нибудь поступить, слала на почту варианты вузов и подготовительных курсов, предлагала оплатить репетиторов и отдать свои конспекты. Я смотрела на весь этот цирк вокруг Анечки-неудачницы так, как будто это всё было отдельно от меня, а я просто вынуждена была это наблюдать, потому что жила с этими людьми под одной крышей. Чтобы этого не видеть, я нашла очень удобный выход – поменьше с ними под этой общей крышей находиться. Это не стало проблемой.
На своей первой работе я без преувеличений пахала до ночи, там все так пахали. Кому не нравилось, тот увольнялся, на его место находили нового на следующий же день. Поток заказов был бешеный, мы работали быстро, часто в ущерб качеству, я отработала ровно год и ушла, потому что все серьёзные работодатели требовали год опыта, я его получила и резко поверила в себя, с чего-то решив, что уж теперь-то точно найду работу получше с зарплатой повыше. И вот тут меня ждало сразу два облома, из-за которых я сидела без работы почти четыре месяца, круглосуточно выслушивая от родственников, что они-то знали, они-то понимали, а я, дура наивная, надеялась, но это только потому, что я жизни не знаю, а они знают, поэтому довыделывалась, и сиди теперь.
Я не могла сидеть, для меня это сидение дома было страшнее каторги, поэтому я каталась по собеседованиям практически каждый день, тратя бешеные деньги на проезд, и ничего не зарабатывая. Когда мне наконец-то повезло и меня взяли в "Три-Ви", я была на седьмом небе от счастья, и не могла перестать гладить свой обалденный стол и свой современный комп, я их даже фотографировала, потому что мне иногда снилось, что я на самом деле не нашла работу, а до сих пор сижу дома и катаюсь по собеседованиям. Я просыпалась в холодном поту, доставала телефон, открывала фото своего рабочего места, выдыхала и засыпала, чуть не плача от облегчения. Я любила эту работу, и держалась за неё всеми руками, ногами и зубами, и выполняла все поручения, и помогала всем вокруг, потому что знала, что это единственный способ здесь задержаться – быть всем удобной и во всём идеальной. И я была.
Вся эта чехарда с курсами, работами, собеседованиями и травлей дома настолько меня выжимала морально, что у меня даже мыслей не было о том, чтобы завести новые отношения, их было просто некуда воткнуть в моём плотном графике, и я не ощущала в себе сил на то, чтобы посмотреть на какого-то нового человека в своей жизни открытыми глазами, увидеть его, понять, принять и впустить. В моей жизни и так было слишком много близких людей, они высасывали меня как пауки, подпустить к себе ещё одного я просто не могла себе позволить, у меня не хватило бы сил.
Я вроде бы собиралась работать, а сама сидела в кресле и смотрела на свою ладонь, которую пожимал ВэВэ, когда мы договаривались о взаимном молчании насчёт наших с ним косяков. Что-то с моей ладонью было очень странное, она казалась слишком живой, голодной и жадной, готовой схватить и не отпускать, даже если будет очень тяжело и больно.
"Анечка, дурочка, ты влюбилась в директора? Ты с ума сошла?"
Я смотрела на свою руку и думала о том, осознают ли сумасшедшие то, что они сумасшедшие. Решила, что нет.
"Это не любовь, это голод. Дикий тактильный голод, который грыз меня уже несколько лет, просто я его не замечала, потому что у меня были более серьёзные проблемы. А теперь они вроде как решились. У меня есть работа, есть зарплата, Антоша уже вырос и не висит на мне гирей, с которой никуда не выйдешь. С мамой я нашла способ не видеться, папа смирился с тем, что я никогда никуда не поступлю, и перестал мне напоминать о моём позоре, с ним мы тоже практически не разговаривали. Всё. Мои самые серьёзные проблемы решились, на самом деле, уже довольно давно, но я за это время так привыкла к тому, что у меня нет парня, что не видела в этом проблемы, и даже не пыталась его искать. А потом зеленоглазый красавчик потрогал меня за плечи и у меня прорвало. Сюрприз."
Я смотрела на полуголую модель в шубе, которая сверкала блёстками у меня на экране, и ничего не делала. На моих плечах горели и пульсировали отпечатки ладоней ВэВэ, так сильно, как будто он был медузой, ужалившей и сбежавшей.
"Он скоро придёт. Говорил, надо поговорить."
Меня начало потряхивать от этой мысли, я взяла чашку, заглянула – пусто.
"Надо попить. Таблеточку бы..."
Ангельские таблеточки кончились, эта мысль была такой пугающей, что я чувствовала себя наркоманкой, мне это не нравилось, но выхода я не видела.
"Лучше чувствовать себя зависимой от таблеток, чем трястись от мыслей о том, что запала на директора. Он красавчик, но с таким характером я себе мужа не хочу. Скажу ему, что замёрзла, а он пошлёт меня переодеваться. Господи, как у него язык повернулся? Чудовище."
Я надела наушники, включила музыку погромче и взялась за работу, пытаясь выбросить всё остальное из головы.
К тому моменту, как ВэВэ вернулся, я полностью пришла в себя и даже сделала почти всю свою работу. Он говорил, что будет через час, и ближе ко времени я сняла наушники, чтобы услышать, когда он придёт, и не попасть опять в дурацкую ситуацию.
Когда его шаги раздались в коридоре, я поняла, что "полностью пришла в себя" – это преувеличение, никуда я не пришла, я всё ещё ужасно боюсь оказаться с ним вдвоём в узком коридоре. Причины этого страха разбирать не хотелось – я не знала, что случится, если это произойдёт.
"Я на него наброшусь и буду трогать. Он решит, что я больная, и убежит. Я приду в себя, мне станет стыдно, я не смогу больше показываться ему на глаза, уволюсь, новую работу найти не смогу, буду сидеть дома и выслушивать от семьи. Они меня доведут, я убегу, буду жить с бомжами под забором, простужусь и умру."