Что он и сделал.
– Нотный лист, да? – поддразнил он. – Хочешь сказать, что у меня плоское чувство юмора?
Шутка настолько нелепая, что даже смешная.
– Мне нравятся джентльмены, которые остры на язык, – быстро нашлась Хейзел.
Она поняла шутку! Не то чтобы я в ней сомневалась.
– Во мне нет ничего «нового», мисс Виндикотт, – сказал он ей. – Я слоняюсь по Челмсфорду уже много лет.
Она покачала головой.
– Неправда. Ты внезапно появился из-под земли, как цветок.
– Нет, – не согласился он. – Это была ты.
Вдруг они оба осознали, что руки Хейзел каким-то непостижимым образом оказались в ладонях Джеймса. Это открытие сбило их с толку. Никто из них не помнил, как это произошло.
А все потому, что это устроила я. Вы же не думали, что я буду бездельничать? И, нет, это нельзя назвать вмешательством, потому что у Хейзел замерзли руки.
Джеймс посмотрел на заледеневшие пальцы, сжатые между его ладоней, и инстинктивно спрятал ее руки под свое пальто, туда, где билось его горячее сердце.
Может, для Джеймса это было всего лишь его сердце, но с точки зрения Хейзел ее руки только что оказались на мускулистой груди молодого человека, который, очевидно, очень активно участвовал в деятельности строительной фирмы все прошлое лето. В ее сознании словно прогремела сотня маленьких взрывов, быстро распространившихся по всему телу.
Она отдернула руки – не буду лукавить, мне это не понравилось – и охнула.
Джеймс быстро сократил дистанцию между ними.
– Что случилось? – взволнованно спросил он. – Ты в порядке?
Она покачала головой.
– Кто ты такой? – спросила она. – Что ты за человек? Только вчера я всего-навсего аккомпанировала на танцах, а сегодня уже убегаю из дома, чтобы встретиться с незнакомым юношей и рассказать о себе столько всего, сколько я не рассказывала никому за всю свою жизнь. – в ее голосе слышалось негодование. – Я – скромная, тихая девушка, которая играет на пианино. В основном для пожилых дам. А из-за тебя…
– Ты поцеловала в щеку парня, которого видишь впервые?
Она закрыла глаза рукой.
– Обязательно было говорить это вслух?
Джеймс осторожно убрал ее руку от лица.
– Это все, о чем я могу думать с того самого момента.
Внутренности Хейзел скрутились, как прическа моей старой знакомой Медузы.
Я прошептала ей на ухо:
– Не бойся его, Хейзел.
– Я боюсь тебя, Джеймс Олдридж, – сказала она.
Что за непослушная девчонка.
Он отстранился и поднял руки, признавая поражение. Смятение, отразившееся на его лице, разбило мне сердце. Как и сердце Хейзел.
– Нет, – вдруг сказала она. – Ты – образцовый джентльмен. Но когда ты рядом, я начинаю бояться себя.
– Давай увидимся завтра, – сказал Джеймс. – Сходим на воскресный концерт в Альберт-холле.
– Ты ведь понимаешь, какая это долгая прогулка?
– Неужели он так далеко?
Хейзел покачала головой.
– Ты не очень хорошо знаешь Лондон, правда? – она посмотрела в его темно-карие глаза и улыбнулась тому, что в них увидела. – Я согласна.
На щеках Джеймса снова появились ямочки. Он наклонился и поцеловал Хейзел в лоб.
– Вот, – сказал он. – Теперь мы квиты.
Хейзел сделала свой выбор. Она могла бы вести себя, как пай-девочка, но решила стать той, кого так боялась и кем всегда хотела быть.
Во всем были виноваты его ямочки. Империи рушились и из-за меньшего.
Прощание – 24 ноября, 1917
Джеймс проводил ее до угла, на котором висела полосатая вывеска «Королевской бороды». Никто из них не знал, как попрощаться.
– До завтра, – напомнил Джеймс. – Не забудь про концерт. Может, после этого выпьем по чашечке чая?
– Во сколько встретимся? – Хейзел закусила губу.
«И что мне сказать родителям?»
– Давай встретимся в час, прямо на этом месте, – он посмотрел на нее. – Я куплю билеты.
Она кивнула.
– Хорошо.
Пришло время расставаться. Они оба это знали, но никто не двигался с места.
– Чем ты обычно занимаешься воскресным утром? – спросил Джеймс.
– Я аккомпанирую для хора в церкви Святого Матфея, – ответила Хейзел. – Наш органист…
– На фронте?
Она кивнула, но затем покачала головой.
– Он погиб там, – сказала Хейзел. – Он вроде как здесь, но в то же время и нет, потому что его могила во Фландрии.
Она опустила взгляд, чтобы не смотреть Джеймсу в глаза. Он все понял и попытался разрядить обстановку, зачитав отрывок из стихотворения: