Она как-то странно на него посмотрела.
– Черное, конечно. Пианисты не могут одеваться так же, как оперные певцы.
– Так значит, ты бы хотела выступить?
– Я далеко не так талантлива, как тебе кажется, – Хейзел улыбнулась. – Я обычная девушка, такая же, как все. Просто я умею играть на пианино.
Джеймс посмотрел на ее длинные, тонкие пальцы.
– А после консерватории?
Она пожала плечами.
– Если я хочу выступать, мне придется закончить консерваторию, – в этом утверждении прозвучало очень много «если». – Мои родители тяжело работают и жертвуют слишком многим, чтобы я могла позволить себе репетитора, который нам не по карману.
Она перевела взгляд на рояль, стоящий на сцене.
– Они так в меня верят. Я обязана им всем, что у меня есть и когда-либо будет.
Джеймс не мог понять, почему она так противится идее выступать на сцене, поэтому ничего не сказал.
Несколько секунд Хейзел раздумывала.
– Если бы я могла прийти сюда ночью, – сказала она. – Включить только один прожектор, направить его на рояль и играть для темноты. Это было бы замечательно.
Джеймс с интересом посмотрел на нее.
– В одиночестве?
Она кивнула.
– Представь, как романтично было бы играть в темноте, только для этого пустого зала, который слышал и видел так много, – Хейзел потерла руки. – У меня от одних мыслей идут мурашки.
– Но почему без зрителей?
Мистер Лэндон Рональд снова поклонился, и зал взорвался аплодисментами.
– Люди только мешают.
Джеймс понизил голос, потому что дирижер вновь взмахнул палочкой.
– Тогда представь, что я – не люди, – сказал он. – Потому что я обязательно пришел бы на твое ночное выступление.
Она сжала его ладонь.
– Посмотрим.
Оркестр исполнял одну композицию за другой. Дворжак, и Алькан, и Падеревский, и Сен-Санс. Некоторым зрителям могло показаться, что концерт длится слишком долго, но только не Джеймсу с Хейзел. В конце они поаплодировали оркестру вместе с остальными и, задержавшись в зале, насколько это допускали приличия, вышли навстречу холодному сумеречному воздуху.
– Выпьем по чашечке чая? – спросил Джеймс.
Хейзел грустно покачала головой.
– Не стоит. Я… эмм… не сказала родителям, куда я ушла.
От удивления у Джеймса открылся рот.
– Ты… что?
Девушка стыдливо опустила голову.
– Я обязательно им скажу. Просто я еще не придумала, как это сделать, – она подняла взгляд на Джеймса. – Они очень милые. Не могу поверить, что я так с ними поступаю. Думаю, ты им понравишься.
– Спасибо, – засмеялся он. – Хочешь сказать, что я – на любителя? Сначала нужно привыкнуть, да?
Она покраснела и пихнула его локтем в ребра.
– Прекратить что?
– Подшучивать надо мной.
Джеймс остановился и повернулся к Хейзел. Она поежилась от холода, и он инстинктивно потянулся к ее лицу, чтобы согреть.
«ЦЕЛУЙ ЕЕ».
Хейзел задержала дыхание. Его карие глаза были такими красивыми. Теперь он точно ее поцелует.
Но этого не произошло. Хейзел испугалась: вдруг он все еще ждет объяснений по поводу ее родителей? Поэтому она сказала:
– Мой папа всегда следит за тем, куда я хожу и с кем общаюсь, а мама боится всего на свете. Она постоянно рассказывает истории про чьих-то дочерей, которые влюбились в никудышных и опасных парней, и что произошло с ними потом.
– Никудышных и опасных, – повторил Джеймс.
Хейзел предупреждающе подняла руку.
– Нет, прекрати сейчас же, – сказала она. – Ты ведь понимаешь, что я не это имела в виду.
Он ухмыльнулся и признал, что просто ее поддразнил.
– Папа предупреждал меня и насчет солдат, – призналась Хейзел. – И… я его понимаю. Он не хочет, чтобы мне было больно.
Джеймс аккуратно провел большими пальцами по ее скулам.
– Я никогда не причиню тебе боль, Хейзел Виндикотт.
Она была готова поцеловать его сама.
– Я знаю, – прошептала девушка. – Но ведь это не зависит от тебя.
Никто из них не мог подобрать нужные слова, чтобы выразить все, что они не решались сказать.
Наконец она пробормотала что-то о холоде и упомянула поезд. Они оторвались друг от друга, дошли до станции и сели в вагон.
– В общем, – сказала Хейзел, возвращаясь к старому разговору. – Если бы я рассказала о тебе родителям, они бы настояли на встрече с тобой, начали бы приглядывать за нами, ограничивать время наших встреч. А мне было бы этого недостаточно, – она доверчиво посмотрела в его темные глаза. – У нас есть всего одна неделя. Я не хочу потратить ее впустую.
Если бы в тот момент на них не смотрела любопытная пожилая леди на другой стороне вагона, Джеймс сжал бы Хейзел в объятиях.