– Ты просто не знаешь Филиппа. В его душе нет места для любви.
– Но разве он был плохим любовником?
– Любовь и любовник – это разные вещи, – сказала Габби грустно. – По какой-то неизвестной мне причине Филип хотел, чтобы его будущая жена получила монастырское воспитание. Мой отец фактически продал меня ему, пообещав, что я буду кроткая и послушная. Филиппу и в голову не приходило, что я откажусь от роли добродушной племенной кобылы, которую он мне предназначил.
– Твой отец продал тебя ему? – спросила потрясенная Мари. Она была уверена, что в знатных белых семействах такого быть не может.
– Называть это можно как хочешь, но фактически я была продана. С самого начала Филип не скрывал, что оплатит отцовские долги в обмен на брак со мной. А потом он рассердился, когда я отказалась быть покорной игрушкой, которой он меня считал. Он даже препятствовал моим дружеским от ношениям с одним... пассажиром, который тоже плыл на «Стремительном».
– Ну и ну, твой муж, наверно, безумно тебя хотел.
– Да, – призналась Габби, – он хотел меня и добился того, что мое тело стало отвечать на его ласки. Он играл на нем, как хороший музыкант на инструменте. Я ненавидела его за те уроки любви, а себя еще больше, – за то, что оказалась чересчур прилежной ученицей.
– Ну вот, видишь! Значит, он был хорошим любовником.
– Мне, конечно, не с чем сравнивать, но если мужчина может заставить женщину чувствовать, как... Ах, Мари, у меня нет слов, чтобы объяснить, какой восторг я испытала в его объятиях! – Лицо Габби разгорелось при воспоминании о минутах близости.
– Я бы, наверно, не смогла покинуть такого мужчину, – сказала Мари мечтательно.
– А что, если он совершил убийство? Ты и тогда не смогла бы его оставить? Филип сам признался мне, что убил свою жену вместе с ребенком, которого она носила.
– Да что ты такое говоришь, Габби? – Мари смотрела на Габби скептически.
– Все правда, клянусь тебе, Мари. Он сам мне рассказал. Филип был женат на красивой женщине по имени Сесили. Он убил ее, а вместе с ней погиб их нерожденный ребенок. После этого ужасного признания я поклялась, что не останусь с ним. Я не способна жить с таким порочным человеком.
– Боже милостивый! – воскликнула Мари и перекрестилась. – Теперь я все понимаю и на твоем месте поступила бы так же.
– Если б я осталась с ним, я бы жила в вечном страхе, что когда-нибудь он рассердится на меня настолько, что убьет и меня. А что, если со мной тоже погибнет невинный младенец?
– Здесь, под защитой Жана, тебе ничто не грозит. Никто не осмелится приехать сюда за тобой. Я объясню ему, почему ты не хочешь возвращаться к мужу, и он поймет тебя так же, как и я.
– Ты первая настоящая подруга в моей жизни, и я благодарю вас обоих за вашу доброту, – сказала Габби. – Но я не могу злоупотреблять вашей добротой, постоянно находясь под защитой Жана на Баратарии. Я должна постараться устроить собственную жизнь. Мне назвали имя женщины в Новом Орлеане, которой может понадобиться гувернантка, я хотела бы разыскать ее.
– Мы поговорим об этом позднее, – сказала Мари, не желая больше говорить об отъезде. – А теперь надо решить, в каких нарядах мы будем ослеплять наших гостей.
Пока Габби одевалась, она смотрела в окно и, к своему удивлению, заметила несколько английских кораблей, стоявших на рейде в укромной бухте рядом с кораблями Лафита. Она не понимала, что могло привести британцев в крепость контрабандиста. Внезапная догадка омрачила Габби: неужели Лафит собирается предать американцев? Ей стало тревожно – она вспомнила важный документ, который вез Филип, из-за которого погиб капитан Жискар. Удалось ли Филиппу передать бумаги генералу Джексону? Может быть, сейчас Филип уже возвращается на Мартинику? Все эти мысли промелькнули в голове Габби, когда она завершала свой туалет к ужину, продолжая поглядывать в окно. Вот гребцы спустили шлюпку с флагманского корабля и повели ее к берегу. А жители острова сбились в кучки на берегу, ожидая англичан.
Когда Габби и Мари вошли в зал, их приветствовал Жан Лафит. На Габби было лиловое шелковое платье, которое подчеркивало необычный цвет ее глаз, а на Мари – ярко-голубое, выгодно оттенявшее ее золотистую кожу. Комната освещалась канделябрами, в неярком свете мерцали начищенные медные подсвечники.
– Дамы, вы сегодня восхитительны! – воскликнул Лафит. – Все англичане будут мне завидовать. Слышу сигнал с берега, – произнес он. – Гости идут. – Потом повернулся к дамам: – Вас я прошу только, чтобы вы своим присутствием украсили нашу беседу во время ужина и были любезны с эмиссарами Его Величества. – В его глазах плясали лукавые огоньки.