— У нас у всех есть то, что хотелось бы оставить позади, не правда ли, Пэдди? — сказал Хью, наклонив голову к своему помощнику.
— Верно, черт побери. К примеру, мою ведьму-жену, — заметил Пэдди, опрокидывая в себя очередной стакан.
Хью усмехнулся:
— Пэдди не повезло. Как ни странно, подцепив простуду, он провалялся с неделю в Дублине, а когда пришел в себя после жара, оказалось, что его захомутали. С тех пор он всегда в море.
— Пока я присылаю ей деньги, этой дуре нет до меня дела.
— Браки совершаются на небесах, — пошутил Хью.
— Я жениться не собираюсь, — твердо заявил Ногучи. На это Юкиё улыбнулся:
— Это потому, что тебе нравится разнообразие.
— Тебе тоже раньше нравилось, — вызывающе отозвался Ногучи.
Хью поднял брови:
— А теперь не нравится?
— Да, это из-за любви.
Спокойная уверенность Юкиё напрашивалась на вопрос:
— А что чувствует дама? — Несколько стаканчиков бурбона подстегивали любопытство, или, может быть, Хью нужен был ответ на собственные эмоции.
— Она согласится. — Голос Юкиё звучал застенчиво. — Я буду о ней заботиться. Как вы взяли на себя заботу о принцессе Отари.
Хью поперхнулся бурбоном.
— А разве вы не защищали принцессу во время вашего опасного путешествия? Разве она не полагалась на вас? — Мгновенное смущение Хью прошло.
— Да, конечно. — Голос якудза прозвучал намеренно небрежно. — Это так.
Юкиё увидел то, что увидел — как они касаются друг друга, как разговаривают, какими обмениваются взглядами, и если между капитаном и принцессой нет близости, он готов отдать свое состояние первому встречному нищему.
Хотя вряд ли придется это сделать.
Глава 22
Почти всю первую ночь на борту корабля Хью просидел в кресле. Не хотел ложиться в одну постель с Тама, вернее, не хотел компрометировать себя перед командой. Но сидеть в кресле было неудобно, и, в конце концов устав — а ведь у него есть прекрасная кровать, — он скользнул под одеяло. Но будить Тама не стал, а вместо этого ворочался с боку на бок, пытаясь определить разницу между «хотеть» и «иметь». Вопрос заключался не в том, хочет ли он ее, а в том, насколько ей этого захочется теперь, когда они, по существу, будут жить вместе.
Если перестанет с ней спать, вернет ли он свою свободу?
Если перестанет с ней спать, перенесет ли он это плавание?
Так и не разрешив проблему, он наконец уснул — только под утро.
У Юкиё не было неразрешимых проблем, касающихся его эротических намерений. Этой ночью он спал с Сунскоку. Для этого он приготовился с почти ритуальной торжественностью, тщательно вымылся с ног до головы, расчесал и надушил чистые волосы, как это всегда делал его парикмахер, оделся в самое хорошее платье ради той, кого любил. Любил уже много лет.
Она ждала его, сидя в кресле, одетая в свой самый великолепный халат, как полагается хорошо обученной куртизанке.
Он улыбнулся:
— Я тебя еще не удивил.
— Вряд ли ты меня изумишь чем-либо, — ласково ответила она.
— Понимаю. Я принес тебе подарок. — И, подойдя к ней, он протянул ей на раскрытой ладони маленькую лаковую коробочку.
Она открыла ее, а он, стоя неподвижно, наблюдал за ней.
— Как красиво! — Она потрогала драгоценное украшение для волос. — Благодарю, — сказала она, поднимая на него глаза. — Хочешь немного саке?
Он покачал головой:
— Я выпил достаточно. Капитан, пригласил нас к себе на виски. А ты хочешь саке? Я подам.
Ее ресницы взлетели:
— Ты прислуживаешь женщинам?
— Почему нет? — Он улыбнулся. — Точнее, одной женщине. Ты нервничаешь?
Она слегка пожала плечами:
— Не знаю. Наверное.
— Не нужно. Никаких неожиданностей не будет.
Она тихо рассмеялась:
— Это, пожалуй, грубо.
— Да нет. Просто я хотел сказать, что перед нами вся жизнь. Одна ночь не имеет значения.
— Я бы хотела немного саке, если не возражаешь.
Он подошел к маленькому столику, где стоял поднос с саке и пиалами, налил немного и, вернувшись, с поклоном подал ей.
— Прошу тебя, садись. Но, боюсь, здесь можно сидеть только на креслах — пол холодный.
Он сел, положил руки на колени, спокойно расставил ноги, выпрямил спину и смотрел, как она пьет саке.
— Помогает? — вежливо осведомился он. Она кивнула.
— Хочешь еще?
— Да, если можно.
Он налил еще пиалу, подал ей с таким же спокойным достоинством и снова сел.
— Сколько тебе было лет, когда ты первый раз имел дело с женщиной? — быстро спросила она хриплым голосом.
— Забыл. Довольно много.
— Мне было двенадцать.
— Очень жаль.
Она глубоко втянула воздух, чтобы удержать слезы, внезапно навернувшиеся на глаза.
Мгновенно он оказался рядом с ней, взял у нее из рук пиалу, поставил ее, а потом поднял Сунскоку на руки.
— Я не причиню тебе боли. — Он подошел к своему креслу и сел, посадив ее на колени. — Мы спаслись от постигших нас несчастий. Можем делать что угодно — или вообще ничего не делать. Можем снова помечтать. Не бойся.
— Это было так давно. Теперь я мечтать не умею.
— Я тебе помогу. Только попроси.
— Что ты будешь делать, если я тебя поцелую? — спросила она вместо этого.
Он улыбнулся:
— Буду наслаждаться.
— А что потом?
— Буду ждать, чтобы ты снова меня поцеловала, если тебе захочется.
— В самом деле?
— Конечно. У меня никаких хищных намерений.
— А я думала, что все мужчины — хищники.
— Не все. — Хотя сам он встречал их больше чем достаточно.
— Что, если я приглашу тебя к себе в постель?
— У меня закружится голова от желания, как у дамы Каса, и я приду.
Она улыбнулась на его намек на старинное любовное стихотворение.
— А меня, как Сикибу Идзуми, смутит страстное желание, которое я почувствую к тебе, — ответила она в том же духе.
Он ласково коснулся ее руки:
— Любовь и томление не бывают легкими. Но эти исторические любовники чувствовали также и красоту.
— А что ты чувствуешь?
— Безусловную любовь, — без колебаний ответил он.
— Ко мне?
Неуверенность в ее голосе причинила ему боль; ее родные бросили ее такой маленькой!
— К тебе, — спокойно ответил он.
Нижняя губа у нее задрожала, и он привлек ее к себе, ласково обнимая.
— Поцелуй меня. — Слова ее прозвучали еле слышно, так что он не сразу понял — не почудилось ли. Но она подняла к нему лицо, и он понял.
В первый раз он поцеловал ее нерешительно, боясь испугать. Но ее губы были мягкими и податливыми, ее легкий вздох затрепетал у него во рту, и он осмелился поцеловать ее еще раз. И опять целовал ее долго, медленно и сладостно, что странным образом подогревало ее чувства больше, чем самые умелые действия.
Тепло, исходящее от его губ и рук, душистый жар его тела, восхитительное, окутывающее ее с ног до головы ощущение уюта и блаженства и еще чего-то большего пленили ее. Она почувствовала быстрый, слабый прилив желания и томления — поначалу короткий, словно она пробудилась к весне; ее сердце выходило на свободу после темной ночи прошлого. А потом он притянул ее к себе ближе, так что его молодое, сильное тело коснулось ее всюду и стало для нее источником восторга; голова у нее закружилась. Она и не знала, что способна чувствовать страсть; никогда раньше не испытывала желания. Поразительно!
— Веди меня по этой дороге, — прошептала она, беря его за руку и подводя к кровати. — Ты зажег огонь в моем сердце.
И теперь, пылая желанием лечь с тем, кто мог обогатить ее мир любовью, она протянула руку к его возбужденной плоти.
Любви она, вероятно, не знала, но знала тысячи способов, как сделать мужчине приятное.
— Подожди, — сказал он, отводя ее руку. — Я не хочу быть бешеным, не хочу, чтобы меня подстегивали. Я хочу запомнить эту ночь. Чтобы твои волосы рассыпались, — прошептал он, вынимая заколку из ее прически, потом другую и, поднеся к лицу ее душистые пряди, чтобы ощутить их аромат, отпустил их, так что они рассыпались по ее плечам. — Хочу увидеть твою красоту без одежды.