Хельга всегда доверяла здравому рассудку Катрин, была уверена, что рано или поздно прорвется пелена, окутавшая ее сознание. Так оно и случилось. Да, Хельга всегда старалась все понять, не осуждая никаких женских причуд дочери, никаких ее человеческих слабостей. Но то, что Катрин падет так низко только потому, что он примчался сюда собственной персоной, выходило за пределы ее понимания. Это превзошло все самые худшие опасения.
И все же, все же! Не должно было случиться такого, чтобы она потеряла самообладание. Она просто набросилась на Катрин. И как ей представлялось теперь, по зрелом размышлении, речи ее напоминали по тону те, которые она когда-то слышала от своей матери.
Конечно, и Катрин вела себя неправильно. Вместо того чтобы смириться и попросить прощения, она начала проявлять строптивость. Если таков результат многолетнего воспитания в ней миролюбия и самообладания, то она, Хельга, видимо, делала что-то не так.
Нет! Нет! Дело не в Катрин! В жизнь дочери вторгся демон. Эту злую шутку сыграли с ней женские гормоны.
Она, Хельга, никаких ошибок не допускала, она только на момент проявила слабость. Больше это не должно повториться! Она уж сумеет снова взять бразды правления в свои руки.
Но ощущение у нее было такое, словно это короткое столкновение высветило трещину в фундаменте их совместной жизни.
Когда Хельга поднялась вверх по лестнице, почти уверенная в том, что Катрин уже ушла – ведь она так торопилась к своему дражайшему Жан-Полю, – казалось, что волнение немного улеглось. Хельга увидела Даниэлу, удобно устроившуюся перед телевизором. Тут-то все предохранители в нервной системе Хельги немедленно перегорели.
– Как это тебе в голову пришло? – закричала она. Даниэла вздрогнула всем телом от этого непривычного тона.
– А что такое? – испуганно, но без всякого беспокойства спросила она.
– Как ты только можешь? С утра у экрана. – Хельга выключила телевизор.
– А что мне было делать? – капризно бросила Даниэла.
– Ну хотя бы накрыть на стол. Даниэла, поерзав в кресле, села повыше.
– Интересно, что это на вас нашло? Мамуля перед обедом просто удирает, а ты рычишь как зверь.
Хельга тяжело вздохнула.
– Мне жаль, что так получилось, дорогая. Просто нервы.
– Это потому что мамуля сбежала, да? Но ведь это не значит, что нужно срывать зло на мне.
– Но по существу я была все-таки права. Не полагается сидеть перед телевизором до обеда.
– Кто так считает?
– Я.
– А зачем тогда делают программу?
– Для дурачков, которые и сами не знают, чем им заняться.
– Благодарю за комплимент. Значит, я дурочка?
– Нет, дорогая, и ты это знаешь. Но обещай, что больше не будешь так делать.
– Ну ладно. Если это доставит тебе удовольствие.
– Обещаешь?
– Я ведь уже сказала, что не буду.
– Знаешь, дорогая, ты не должна меня сердить. И сейчас особенно. Нам с тобой надо держаться вместе.
– Да ведь мы всегда так и делаем, бабуленька.
– Да, это верно, и ты поистине мое маленькое сокровище. Так. Теперь накрывай на стол, а я позабочусь насчет пирога. Мама тебе сказала, куда пошла?
– Нет, она страшно торопилась.
– Значит, ты даже не знаешь, в чем дело?
– А в чем? Ну говори же!
– Терпение, дорогая. Расскажу за обедом.
Катрин не оставила себе времени даже на переодевание. Как была в черной кожаной юбке и белом пуловере с вышитыми на нем оранжевыми и желтыми украшениями, так и бросилась вон из квартиры. Она успела лишь накинуть жакет и схватить дамскую сумочку. Даже не стала менять обувь, оставив на ногах удобные расхожие туфли, которые обычно надевала для работы в лавке.
День был весенний, многообещающий. Серые облака, несясь по светлому небу, приоткрывали солнце, чтобы тут же снова его запеленать. Катрин показалось, что она бежит с ними наперегонки.
Только вблизи гостиницы «Хагелькройц» она умерила шаг. Ей не хотелось врываться, в кафе запыхавшейся, ведь это могло создать впечатление, что она очень уж соскучилась по Жан-Полю. Ей же было важно лишь одно: как можно быстрее пройти через горнило ставшего неизбежным столкновения.
Жан-Поль ждал ее перед дверью. К этому она не была готова, а поскольку очки не надевала, то обнаружила его только в последний момент. В результате она с ходу попала в его объятия. Он крепко прижал ее к груди, и она еще раз испытала то теплое, сладостное чувство, которое всегда ее пронизывало, когда он к ней прикасался.
– Ma petite, – прошептал он ей почти на ухо, – наконец-то! Почему ты меня так измучила?
Ей потребовалось усилие, чтобы освободиться от его хватки.
– Не надо, – выдавила она. – Прошу тебя, пусти!
– Как это понимать? – спросил он столь удивленно, словно между ними никогда и не было никаких осложнений.
– Ты все прекрасно понимаешь.
– Нет, я ничего не понимаю, решительно ничего. Что это на тебя накатило, дорогая моя?
Катрин откинула голову назад и твердо посмотрела ему в глаза.
– Я тебе написала, почему больше не хочу тебя видеть.
– Ничего ты не написала. Ты без всякой причины разыгрываешь из себя помешанную.
– Без всякой причины? – повторила она с вызовом.
– Именно. Один раз мне пришлось отказаться от свидания, но, думаешь, мне это было менее больно, чем тебе?
Катрин заметила, что некоторые прохожие уже поглядывают на них с любопытством.
– Здесь, на улице, – сказала она, – не место выяснять отношения.
– Тут ты права. Поедем в твою дюссельдорфскую квартиру.
– У меня с собой даже ключа нет.
– Ну, еще куда-нибудь.
Она немного подумала.
– Пожалуй, в городской лесопарк.
К своему удивлению, Катрин ощутила голод. Уже несколько недель она лишь кое-что проглатывала без всякого аппетита, а вот теперь вдруг захотела есть.
– Там найдется гостиница?
– Нет. Да я и не собираюсь ехать с тобой в гостиницу. Я только хочу объяснить тебе, почему нам больше не придется встречаться.
– Потому что твоя мама против. Признай это наконец, ma petite! Тебе не удалось вырваться из-под ее влияния.
Катрин не хотела сразу отвечать на это утверждение: они и так уже слишком долго использовали улицу как арену для выяснения отношений.
– Где твоя машина? – спросила она.
– Припаркована позади этого дома.
– Садись и подъезжай сюда.
Выражение его лица свидетельствовало о том, что ее тон кажется ему неуместным. Он с удовольствием сделал бы ей замечание, но все же предпочел поступить так, как она сказала.
– До чего же ты можешь быть жесткой! – произнес он, покачивая головой. Потом повернулся, сделал несколько шагов и исчез за углом.
Катрин спрашивала себя, что с ней случилось, ведь совсем недавно она была влюблена в него по уши. А теперь единственное ее желание – порвать с ним навсегда. Когда он подъехал, она не стала ждать, пока он откроет ей дверцу, а немедленно влезла в машину сама. Он бросил на нее быстрый косой взгляд.
– Ты очень хороша во гневе!
«Болтовня», – подумала Катрин, но вслух сказала:
– Хорошо, что ты хоть понял, в каком я настроении.
Жан-Поль включил скорость, и машина тронулась.
– Между прочим, – произнес он, – твоя мать – женщина, достойная уважения. Она могла бы мне импонировать.
– Моя мать ничего общего с нами не имеет, – резко ответила она.
– Ну, почему же? Ты ведь мне рассказывала, сколько страданий принес ей ее собственный развод.
– Никаких страданий не было. Ты, видно, плохо меня слушал. Она была вне себя из-за неверности моего отца. А на развод она подала сама.
– Не сердись, ma chérie, но, по-моему, все это сводится к одному: у нее аллергия на разводы.
– У меня тоже.
– У тебя? Но это же абсурд! Ты меня любила, хотя я не был свободен. Как же ты можешь меня отталкивать, если я стремлюсь освободиться?
Катрин потеряла уверенность.
– Ну, если бы можно было покончить с браком одним взмахом руки…
– Такого не бывает. Не те законы, да и человеческий характер восстает против этого.