Одри смущенно отвела глаза в сторону.
– Я не должна была приходить сюда, – пробормотала она. – Все так перепуталось и изменилось. Не знаю, как мне теперь относиться к тебе, ведь ты янки. Как я могу считать тебя другом, если все эти люди, которыми ты командуешь, моментально убьют Джоя или моего отца при первом же сопротивлении? – рыдания сотрясали ее. – Все произошло так, как ты и предсказывал, Ли. Кругом царит ненависть, льется кровь, друзья становятся врагами, гибнут невинные люди, – она посмотрела на Ли с нежностью и любопытством.
– А как насчет тебя? Почему ты прихрамываешь?
Он вздохнул, откинулся назад, продолжая держать руку на ее плече.
– Я был ранен в левое бедро шрапнелью на острове Роноук. Думал, что все уже зажило, но иногда нога снова начинает гореть и дьявольски болит, – он внимательно и пристально рассматривал Одри. Такие красивые женщины не должны носить черное платье. Одри подходят больше яркие весенние цвета. Боже, а эти глаза, как и прежде, экзотического зеленого цвета, зовущие губы, особенно, когда они слегка приоткрыты, как сейчас. Солнечный свет из окна освещал ее прекрасные волосы, и они казались красными.
– Я получил звание полковника в Роноуке, потому что заменил убитого командира и продолжал сражаться, несмотря на ранение, – он с сожалением снял руку с ее плеча. – Я тоже прошел сквозь ад, Одри. Было тяжело и вам и нам. Я видел все, о чем ты рассказывала, слышал стоны и крики раненых… – он закрыл глаза. – Я тоже многое потерял. После сражения на Роноуке мой командир сообщил, что мой отец умер, а я даже не смог похоронить его.
Ли опустил глаза, уставившись в пол.
– Мне было бы куда легче, если бы в последнее время мы не стали так близки. Перед тем, как уйти в армию, я приехал навестить его. Мы говорили о таких вещах, о которых я раньше и не помышлял откровенничать с отцом. И хорошо понимали друг друга. Я никогда не рассказывал тебе подробно о семейных разногласиях, – он посмотрел ей в глаза. – Но сейчас нет смысла рассказывать. Я очень переживаю за Дэвида. Он тоже ушел в армию. Я не знаю, жив ли. Возможно, тоже мертв. У меня такие же тревоги, как и у тебя из-за Джоя, но с одной разницей – я каждый день вижу этот ад, потому мне еще труднее, – он взял ее руку. – Ты можешь только молиться за Джоя, Одри. Мы все можем только молиться, чтобы этот ад быстрее закончился. Тебе известно, в каком он полку?
Она покачала головой.
– Сейчас не знаю. Он писал, что его стараются беречь, потому что он меткий стрелок.
– Меткий стрелок! – он улыбнулся, желая ее успокоить. – Значит, он находится в укрытии и стреляет оттуда, его никогда не пошлют в атаку в первой линии. Это гораздо безопаснее, – он сжал ее ладонь. – Ручаюсь, он гордится собой. Я всегда поражался тому, как хорошо он стреляет из ружья. Когда-то в Мэпл-Шедоуз мы ходили с ним на охоту.
При этих словах взгляды молодых людей снова встретились, воспоминания захлестнули их, стало тепло и спокойно от сладостных грез о прошлом. Интересно, часто ли он вспоминает ту ночь, когда в первый раз они были близки, с такой откровенной смелостью и страстью? Она смутилась, вспомнив, что позволяла ему делать с собой. Но в их отношениях тогда была такая искренняя нежность, не было ничего грязного и позорного. Она старалась сдерживаться, но воспоминания возбуждали желание. Уже три года она не позволяла себе даже думать о близости с ним… Только однажды… в ту ночь, когда Ли Джеффриз приехал в Бреннен-Мэнор, и она решилась снова отдаться ему, хотя в это время уже была женой другого человека.
– Ли…
– Я знаю, – он не выпускал ее руки. – Сейчас мы оба втянуты в эту жуткую войну. Я не виню тебя за то, как ты относишься к нашим солдатам, но и ты не можешь обвинять меня за то, что мне приходится делать. Мне будет очень плохо, если ты пострадаешь из-за войны. Постараюсь сделать все возможное, чтобы ничего не случилось с твоим отцом, Бреннен-Мэнором, с тобой и твоей тетей по моей вине. Но я командую только одной бригадой. А здесь находится целая дивизия под командованием генерала Батлера. В городе сосредоточится свыше семнадцати тысяч человек.
Одри растерянно распахнула глаза.
– О Боже! Семнадцать тысяч янки хлынут на Батон-Руж! Неужели здесь кто-то сможет уцелеть?
– Одри, я постараюсь сделать все, чтобы с тобой ничего не случилось. Где находится дом твоего дяди?
Можно ли доверять этому человеку? Конечно, это же Ли.
– Это большой дом в четверти мили отсюда, на вершине холма, позади школьного здания. Сегодня я весь день сидела на веранде и наблюдала, как солдаты устанавливают палатки, – она закрыла глаза. – Ли, ты не сможешь защитить нас или приставить специальную охрану. Это не понравится твоему командиру и то же самое случится с нами, это не понравится нашим соседям и знакомым. Люди скажут, что я сотрудничаю с врагом. Тетя Джанин будет возмущена, – она поднялась. – Дядя Джон тоже ушел в армию. – Одри сокрушенно покачала головой. – Все складывается очень ужасно. Понимаю сейчас, что должна быть с отцом, но мы поссорились. Еще никогда в жизни я не чувствовала себя такой растерянной и обманутой, ничего не понимающей. Я узнала, что отец любит Лину. Негритянку! Я догадывалась, что некоторые белые спят с рабынями, но не предполагала, что белый мужчина может по-настоящему полюбить негритянку. Отец жил с Линой много лет, даже до того, как умерла моя мать! Тусси – его дочь и, оказывается, моя сестра! – Одри растерянно посмотрела в глаза Ли.
Она пыталась по его взгляду понять, что он думает. Может быть, удивится, но он просто покачал головой и усмехнулся.
– Я всегда подозревал это с самого первого дня, когда увидел тебя и Тусси рядом. Некоторые черты ее лица очень напоминают твои. Я не мог понять, как ты не замечаешь этого, Одри, но ты и впрямь была такой наивной и доверчивой, уверенной в том, что твой отец не может плохо поступать. Я пытался убедить тебя, что мистер Бреннен далеко не святой, но ты тогда просто не стала слушать меня. Я и сейчас уверен, что он уничтожил мои письма. Твой отец полностью контролировал жизнь своих детей. Именно поэтому Джой отправился на войну. И теперь рискует своей жизнью, мальчик хочет, чтобы отец гордился им. Это был для него единственный способ завоевать уважение отца.
Она вздохнула.
– Я знаю. Перед тем как уехать, он сказал мне, что идет в армию ради того, чтобы отец мог им гордиться, – она отвернулась. – Я чувствую себя преданной всеми, Ли. Просто не представляю, как жить, что хорошо и что плохо… Как мне теперь относиться к отцу и к… неграм. С тех пор, как я узнала о Тусси и о связи отца и Лины, мое отношение к неграм изменилось.
Она снова отвернулась, посмотрела в окно. Палаток на площади становилось все больше.
– Я не испытывала к ним ненависти, ты же знаешь. Просто считала, что они ниже нас, белых людей. У них была своя жизнь, мне казалось, что все так и должно быть. Но после того, что мне пришлось узнать об отце и Лине, я не могу обращаться с Тусси как раньше, – она тяжело вздохнула и снова повернулась к нему. – Я все равно считаю, что Север поступает неправильно, Ли. После войны неграм придется так же плохо, как и тогда, когда они были рабами. Они и сейчас не знают, куда идти, как жить. Независимо от того, чьей победой закончится война, неграм будет плохо в любом случае. Те люди, которые относились к ним терпимо, по крайней мере, предоставляли приют и пищу, в конце концов, возненавидят их и начнут относиться к неграм гораздо хуже, чем когда те были подневольными. А многие ли из твоих друзей-янки встретят негров на Севере с распростертыми объятиями?
Она прошла мимо него, презрительно фыркнув.
– Эта война ничего не решит. Огромное число мужчин и юношей погибнут или будут искалечены. Юг, как мы знаем, разрушен, а ради чего? Нам придется восстанавливать всю страну, а негры все равно ничего не получат. Они так и останутся бедными, неграмотными, угнетенными, потеряют единственную защиту, которая у них была.
– Возможно, ты права, Одри, и дела действительно хуже некуда. Но мы оба завязли в войне по горло, вот что самое страшное. Нам нужно как-то выбираться из этого омута. Каждый из нас остается преданным своему делу. Пути назад нет.