– Будь осторожен, Ли.
– Конечно, – согласился он. – Я постараюсь не попадаться на глаза проклятым мятежникам. Взгляды встретились, Одри печально улыбнулась. Ли тоже горько улыбнулся в ответ.
– Хоть бы скорее все закончилось… – пробормотал он, вышел и плотно закрыл за собой дверь.
Одри поднялась, заперла дверь на засов, подошла к окну, слегка отодвинула занавеску и выглянула в щелочку. Ли вскочил на лошадь и быстро умчался в темноту. Небо над городом по-прежнему освещалось вспышками разрывов и пожаров.
Глава 25
Одри спала очень тревожно, все время вздрагивала и поминутно просыпалась от страшных кошмаров. Во сне ей все время казалось, что опять мужчины разрывают на ней одежду, слышался грубый глумливый смех. Она видела тела убитых, изрешеченных пулями людей. Постоянно слышалась стрельба. Одни ужасные видения сменялись другими. Тетя Джанин кричит на нее, потом стреляет из револьвера, направленного ей в лицо. Рана на спине болела и не давала возможности крепко заснуть. Каждый раз, когда Одри просыпалась, ей требовалось какое-то время, чтобы собраться с мыслями и сообразить, где она находится.
Ли! А что, если он не вернется? Куда она пойдет? Как доберется до Бреннен-Мэнор? У нее нет даже приличного платья, а тетя Джанин, конечно, не пустит в дом, чтобы забрать вещи.
Как ужасно все сложилось. Одри не знала, сколько времени пролежала, пытаясь заснуть, пока, наконец, решилась: встала и подошла к окну. Выглянув, увидела отблески пожаров вдали. Выстрелов почти не было слышно. Обстрел города, кажется, тоже прекратился. Она решила, что до наступления дня ей придется оставаться здесь, как и приказал Ли.
Она отошла от окна, легла на постель, глубоко вдыхая запах Ли Джеффриза, ведь он спал на этих простынях и подушке. Как странно, что она чувствовала себя защищенной в постели янки, находясь в самом центре враждебного лагеря и, все равно, не боялась находиться здесь.
Она снова задремала, потеряв счет времени. Наконец кто-то тихонько постучал в заднюю дверь.
– Одри? Это я, – послышался голос Ли.
Одри протерла глаза, запахнула на груди рубашку, пробралась к двери.
– Ли?
– Впусти меня. Худшее уже позади.
Одри открыла дверь, впустила Ли.
– Зажги лампу, – попросил он.
Она повиновалась. Ли запер дверь на крючок. Одри взглянула на него, правый рукав оказался окровавленным.
– Ты ранен? – забеспокоилась Одри.
– Ничего страшного. Я сказал генералу, что сам позабочусь о себе.* Ему неизвестно, что ты здесь, я не хочу, чтобы он знал об этом.
Ли бросил узел с одеждой на небольшой стол рядом с лампой.
– Я украл платье в магазине, как обычный вор. Не уверен, подойдет ли тебе размер. Пришлось брать наугад. Тебе нужно что-то надеть, иначе будет не в чем выйти отсюда.
Одри взяла узел и подумала, что война смогла превратить в вора такого человека, как Ли – уважаемого, состоятельного адвоката. Война способствует появлению еще более ярких контрастов и противоречий, отвратительных, ужасных парадоксов.
Ли снял мундир и ботинки, принялся расстегивать рубашку.
– Это просто сумасшедший дом. Большинство солдат еще не привыкли к дисциплине. Они выдворили мятежников за город, но одновременно грабят все подряд, разрушают все, словно посходили с ума. Практически, они даже не знают, что такое воинская дисциплина, их очень трудно удержать в повиновении. Это не регулярная армия, а гражданские волонтеры, которым захотелось проучить мятежников, а то и просто повоевать. Они и понятия не имеют о том, что такое приказ, – он быстро взглянул на нее. – Я все-таки намерен найти этих ублюдков, которые напали на тебя, и потребовать, чтобы их высекли. Как ты себя чувствуешь?
Одри снова села на постель, внезапно осознав, что ей удалось хорошо отдохнуть, а ему нет. Она была без чулок и туфель, только в его рубашке и кружевных панталонах.
– Просто ужасно устала и… я не знаю… ошарашена, наверное. Все так ужасно и неправдоподобно.
– Это война, Одри. Она всегда ужасна и неправдоподобна. Однажды ты спросила меня, что такое война, на что она похожа. Теперь ты сама знаешь, что такое война и на что она похожа, – он стянул с себя окровавленную рубашку, и Одри невольно залюбовалась его сильными, мускулистыми руками, широкой грудью, на которой темные волосы суживались треугольником к поясу. Ли подошел к умывальнику, взял кувшин с водой, налил воды в таз, аккуратно промыл рану на руке, приложил чистую салфетку.
– Мятежник попытался проткнуть меня штыком. Он сначала выстрелил, но промахнулся. Однако умудрился кольнуть меня.
– Давай я помогу тебе.
– Не волнуйся, рана уже не кровоточит. – Ли умылся, вытерся полотенцем, взял флягу с виски, открыл ее, полил слегка на рану и сморщился. Затем отпил несколько глотков виски прямо из фляги, опустил ее, внимательно глядя на Одри.
– Я стал довольно много пить в последнее время… фактически, с тех пор, как попрощался с тобой в Мэпл-Шедоуз, – он отпил еще немного, ни на минуту не спуская с нее глаз. – Говорят, что виски смягчает боль. И действительно, немного смягчает, только физическую боль. Но выпивка совершенно не помогает, когда у мужчины болит сердце.
– Ли, пожалуйста, не надо… – Одри отвела взгляд.
– Почему не надо? Через пару дней ты вернешься в Бреннен-Мэнор, а я должен буду до конца исполнять свой долг. Потому что уже прочно связан с этой войной, не в моих правилах становиться дезертиром, какие бы важные причины меня к этому не побуждали. Ты не должна уезжать далеко от дома, потому что это единственный способ узнать, что случилось с Джоем, дождаться от него весточки. А потом ты, конечно же, захочешь встретить его, когда мальчик вернется домой, если Бог поможет. Кто знает, что здесь будет, когда война закончится? Раз мы с тобой встретились снова, то я хотел бы сказать, что люблю тебя, Одри. Я никогда не переставал любить тебя и, наверное, моя любовь останется со мной на всю жизнь.
Она опустила голову. Он казался ей слегка раздраженным и очень решительно настроенным. Его поведение напомнило ей ту ночь, когда Ли похоронил мать. Тогда он тоже был немного выпивши, рассуждал о реальности смерти и о том, как неожиданно она приходит, как нужно ценить каждую минуту, пользоваться ею и наслаждаться жизнью. Но почему он говорит об этом сейчас, когда они не могут быть вместе? Все изменилось. Да и они уже не такие, какими были в Мэпл-Шедоуз. Конечно, очень плохо, что она сидит полуодетая, наедине с мужчиной, с которым спала будучи замужем за другим человеком. Плохо, что она любит этого янки. Все у нее получается плохо и неправильно. Но что же тогда в жизни хорошо и правильно?
Ли со стуком поставил флягу на стол.
– Одри, может случиться так, что ни ты, ни я не переживем эту войну. Но у нас есть одна ночь.
Одри посмотрела ему в глаза, еле сдерживая слезы.
– Почему у нас с тобой всегда так происходит? В Мэпл-Шедоуз у нас тоже была только одна ночь, когда ты приехал на похороны. У нас все время бывает только одна ночь, Ли. И мы никогда не знаем, что ждет нас в будущем. Я не могу себе позволить этого сейчас. Слишком больно, мне будет очень плохо.
Ли молча встал, снял пояс, расстегнул брюки и снял их. Одри отвела глаза, смущенная и растерянная.
– Пожалуйста, давай уйдем отсюда куда-нибудь, Ли? Куда угодно, но только не здесь.
Ли подошел, встал перед ней на колени, взял ее за руки.
– Мне некуда отвести тебя, Одри. Пока некуда. И не так уж это плохо, Одри. Я всегда все делал правильно, и ты прекрасно знаешь об этом. Сегодня у нас не последняя ночь. Когда все это закончится, я вернусь, и мы будем вместе. Ты меня слышишь? Я не собираюсь так жить дальше. Я хочу тебя, Одри, и, черт возьми, ты тоже хочешь меня! Мы это оба прекрасно знаем с самого первого дня, когда ты пришла сюда навестить меня. То, что ты вдова, не имеет никакого значения! Может быть, это наша последняя возможность побыть вместе, но Бог свидетель, если меня не убьют и не искалечат до неузнаваемости, я вернусь и найду тебя, чего бы это ни стоило, мы постараемся, чтобы в нашей жизни не было войны!