Казалось, Стефен был удовлетворен.
— Слышишь, что сказали, юный Флин? Завтра весь день просидишь здесь.
— Весь день?! — перепугался Рори.
— Вот именно, дружище, — подтвердил Стефен. — Ведь день.
— Но я же пропущу урок по боксу! Стефен поймал взгляд Анны и улыбнулся:
— Такова твоя плата за то, что искал встречи с диаволом.
После того как Рори уложили спать, Стефен думал, как бы продолжить то, что прервал Кинкейд. Но Анна была полностью поглощена своей оперной сумочкой и едва ему отвечала. Стефен решил сидеть тихо и позволить ей самой сделать первый шаг. Если он будет так себя вести, она скоро потеряет бдительность…
Он взял одну из книг Анны, открыл ее и стал делать вид, что читает историю Америки. Переворачивая страницы, Стефен поглядывал на Анну, склонившуюся над работой. Ее красновато-рыжие кудри сияли как полированное дерево… Этим вечером она была такой, какой он и хотел ее видеть — теплой, желанной, вожделеющей; сладкой, как райский плод. Сейчас она снова стыдилась — как поврежденная почка, за которой еще нужно ухаживать, чтобы она расцвела.
«Какой-то чертов ублюдок грубо овладел ею, — думал Стефен. — И это должно было оттолкнуть ее от мужчин». Ему не могло прийти в голову другое объяснение, почему у такой чувственной девушки, как Анна, нет склонности к постельным утехам с мужчиной приятной наружности, вроде него.
Стефен зевнул, перевернул еще страницу, просматривая сухое сообщение об американской революции. Именно об этом он беседовал с Шоу накануне — почему американцы в своем мятеже добились успеха, тогда как ирландские повстанцы всегда терпят неудачу. Стефен винил священников и отсутствие оружия. Крестьяне всегда слушаются священников, никогда сами не шевелят мозгами. И даже если бы нашелся лидер, народ не может подняться, вооруженный только мотыгами и пиками. Шоу доказывал, что решающим фактором было расстояние. Британская армия через океан не могла подавить восстание. К тому же ирландцы, — добавил он, — были попросту слишком невежественны, чтобы организоваться.
В болтовне Шоу не было главного — сути дела, — размышлял Стефен. — Этот человек, видимо, тайный агент. Хотя он был, надо признать, самым интересным человеком из всех пассажиров первого класса. У него были мозги… Он, не соглашаясь с точкой зрения Стефена, мог понять его.
Стефен вертелся на кушетке. Ему было беспокойно, как блохе ночью. На Анне было серебристо-зеленое платье с милым лифом, который так красиво подчеркивал ее фигуру. Когда она двигалась, то держалась гордо, плечи разворачивала прямо, по-солдатски, а бедра у нее так ходили, что помилуй Бог! Не удивительно, что мужики преследовали ее…
Стефен вспомнил тяжесть ее грудей, их нежность… и почувствовал в себе горячую пульсацию. Мысленно он раздевал ее. Неожиданно она поймала его пристальный взгляд. Он смущенно улыбнулся и вернулся к книге, пытаясь изобразить сосредоточенность.
— Стефен?
Он поднял невинно глаза.
— Я собираюсь сейчас ложиться спать, — сказала она, укладывая работу в сумку.
Стефен вскочил.
— Но ведь еще рано, Нэн, — запротестовал он. Она не имеет права так быстро закончить их вечер; он ведь даже и не начал с ней ничего!
— Не так и рано, — улыбнулась она осторожно.
— Побудь еще немного — поговорим…
— Ах, Стефен…
— Нэн, ну перестань…
Разочарование резануло его по сердцу. Все его планы летели к черту! Он обнял ее. Но Анна отпрянула, как если бы ожидала применения силы, и Стефен отпустил ее.
— Я не сделаю тебе больно, — сказал он и, сдаваясь, опустил руки. — Ты же знаешь…
Ее страх обезоружил его. И он почувствовал себя беспомощным — он ничего не добьется, если она не позволит касаться себя.
Анна посмотрела на рабочую сумку и затянула завязку.
— Мы не должны делать то, чем занимались вечером, — сказала она.
У Стефена пересох рот.
— Ни за что на свете не перестану! — хрипло прошептал он.
— Это моя вина… Я позволила…
— Боже мой, Анна…
— С мужчинами всегда так.
Голос у нее был тихий и виноватый. Стефену нужно было низко наклониться, чтобы ее расслышать. Он не мог понять, о чем она толкует, да и тяжело было думать об ее словах, когда она была столь соблазнительна. Каждая ее частица, казалось, готова была взорваться цветением, как какой-нибудь роскошный цветок, которому нужно было чуть-чуть больше солнца.
Он придвинулся ближе.
— Ты так хороша, что мужчина не может не думать об этом… Здесь нет твоей вины…
За Анной была полосатая занавеска. Стефену было интересно знать, сможет ли он прижать ее спиной к стене. Ему страстно хотелось прижаться к ней всем телом, держать в своих руках ее груди… Он уже был твердым, а до нее еще даже не дотронулся.
— Иногда мне хочется быть некрасивой.
— Ах, дорогая, да ты этого совсем не хочешь! — Стефен подвинул руку к ней, надеясь, что она не заметит.
Она заметила.
— Ваши руки… так ужасно выглядят.
Стефен расставил пальцы. Его рука была широкой и плоской, как доска, пальцы перекручены и разбиты. Он убрал руку со стены, поднял к ней для изучения, благодарный за ее интерес.
— А вот эта даже хуже, — заметила она.
— Инструменты моей работы. Не очень красивые, правда?
Анна помедлила, потом потрогала шрамы. Стефен мало что почувствовал, но ему нравилось, когда она к нему прикасалась, и он не хотел ее останавливать.
Анна взглянула на него:
— Конечно, они должны калечить.
Стефен подал ей левую руку, а правой опять оперся о панель.
— Иногда калечат… Когда погода мокрая.
Он заглянул ей в глаза и увидел, что ее осторожность исчезла.
— Боксеры так боли не чувствуют, как чувствуют ее большинство людей. После первой пары ударов ты больше вообще ничего не чувствуешь.
Анна улыбнулась своей сияющей улыбкой, от которой у него слабели ноги.
— Я не верю в это, — заметила она.
— Клянусь честью — правда!
— Болтовня, вот что это.
— Мужик должен быть глупым или с каменной головой, чтобы идти на призовой ринг.
Анна склонила набок голову:
— И кто же вы?
Стефен глядел на ее пальцы, все еще лежащие на его ладони.
— Когда-то я был и тем, и другим. Мне нравилось противостоять другим мужчинам. И нравилось чувствовать ярость. — Он пожал плечами. — Ради этого я на все шел…
У Анны между бровями залегла морщинка.
— Это стыдно, разбивать так руки.
— Кулаки легче разбивать, чем головы. — Он улыбнулся ей. — Это звучит хуже, чем есть на самом деле, дорогая.
Она пробежала кончиками пальцев по его ладони, и Стефен не смог больше себя сдерживать. Он схватил ее и прижал к стене.
Анна оттолкнула его:
— Стефен…
— Один только поцелуй перед сном.
Она покраснела. Глаза смотрели в глаза, не отрываясь, — они выдержали его пристальный взгляд почти с отчаянием. Она боролась, но он не знал — с ним или с собой.
— Единственный поцелуй! Клянусь, больше ничего не буду делать!
Ее губы дрожали, ничего не решая, а потом… она закрыла глаза. Он поцеловал ее, стараясь быть ласковым, боясь испугать ее. Ее рот неожиданно потеплел… Она закинула руки ему за спину и разрешила прижаться к ней. Она пошевелилась еле-еле заметным движением, слабо изогнув тело, но это сделало его желание таким сильным, что он испугался за свой рассудок. Огромным усилием воли он держал свое тело под контролем, но в воображении своем овладел ею. Мысленно он поцелуями раздвинул ей бедра, обследовал самые сокровенные местечки и заставил ее от восторга содрогнуться.
Когда она отодвинула лицо, Стефен ни за что больше не боролся. Просто продолжал блаженствовать и вдыхать аромат ее волос, ее тела.
— Ну, что я могу поделать, Анна?
Он знал, что она понимает его — он хочет больше, он хочет все. Он не знал, как смог остановиться, не овладев ею, не имея возможности проделывать все то, что нарисовал себе в воображении.