— Ну, пожалуйста, — шептала Анна, не понимая, чего же она хочет. Ощущения усиливались без конца, без меры; она почувствовала слабую дрожь, потом еще и еще. Изогнув спину, она сжала Стефена ногами, хныча, как дитя.
Он обрушился на нее всем своим весом, рыча от наслаждения, зарывшись руками в ее волосы. Она чувствовала на губах его зубы.
— Анна! О Боже!
Анна задвигалась навстречу — бесстыдно и дико. Внезапно его большое тело сотряслось с такой силой, что казалось, из него ушла жизнь. Он замер неподвижно. Лежа под ним, она слышала только, как бьется его сердце.
Она чувствовала огромное умиротворение во всем теле и еще какую-то горечь… Но почему? Ведь она должна быть благодарна, что все позади и ей не было больно.
Стефен приподнялся и пристально посмотрел на нее, улыбаясь. Он выглядел счастливым и юным. Со всеми своими шрамами и морщинами, он выглядел очень юным.
Анна смутилась:
— Почему ты так на меня смотришь?
— Моя Нэн, — сказал он тихо. — Моя прекрасная Нэн!
Он лег на спину со стоном удовлетворения.
Анна ждала, что он уснет. Били уже начинал храпеть, когда кончал… Но у Стефена не было сна ни в одном глазу — он наблюдал за ней, положив тяжелую волосатую руку поперек ее — мягкой и белой.
— У тебя внутри словно лепестки роз, покрытых росой, — сказал он восторженно.
Анна смутилась:
— Ну, что ты такое говоришь?!
— Ты возражаешь? Тебе это не нравится? Анне было очень стыдно смотреть на него.
— Ты же знаешь, что я не возражаю, — почти прошептала она.
Стефен нежно гладил ее грудь.
— Ты — восхитительная женщина… Во всем… — Голос его охрип. — Ох, что мы тут, в этой постели, будем вытворять с тобой!
Он прижался к ее груди — щетина колола ей кожу. Его рот нашел сосок и нежно лизнул его, потом еще и еще. Страсть вспыхнула в Анне с новой силой.
— Пора спать, — сказала она, испугавшись.
Стефен отодвинулся от нее и посмотрел ласково.
— Да, любимая, пора спать.
Когда Анна попыталась встать, рука Стефена сжала ее бедро.
— Куда это ты?
— Хочу взять ночную сорочку. — Еще никогда в жизни она не спала голой.
— Я тебя согрею.
— Но, Стефен…
— Никаких рубашек! Я хочу каждую минуту ощущать эти твои округлости… Вдруг я опять захочу поцеловать твою грудь или…
Стефен поднял одеяло и обхватил ее руками. Переплел ноги с ее ногами и очень уютно прижался всем телом. Анна вдохнула его запах. Ей было хорошо и спокойно в его надежных и крепких объятиях.
— Лампа, — прошептала она.
— Мы ее не будем гасить. Может, мне захочется на тебя любоваться…
— Спасибо скажу, если ты не будешь будить меня ежеминутно со всеми твоими разглядываниями да ласками, — нарочито сердито сказала она. В глубине души не имея ничего против того, чтобы он взял ее еще раз.
Стефен засмеялся, поцеловал в щеку и пожелал приятных сновидений. Долго еще после того, как он заснул, Анна не спала, думая, как все-таки странно было с ним, как отличалось это от прежнего. Как, оказывается, это приятно.
Анна спала. Ее гладили сильные теплые руки. Она медленно извивалась от их прикосновений. Руки сжали ее, влажный жаркий язык прошелся по соскам, спустился в ложбинку между огромных налитых шаров, в которые превратились ее груди, и замер там ненадолго.
Волна наслаждения подхватила ее и понесла. Анна раздвинула ноги, рука мужчины скользнула туда. Несмотря на обморочное блаженство, окутавшее сознание, она понимала, что это не сон.
— Стефен…
— Любимая, все хорошо.
Она поймала губами его губы. Поцелуи были крепкими и долгими, потом его рот отодвинулся.
— Нэн, разреши мне целовать тебя…
— Да… — Конечно, она разрешает. Что он имеет в виду?
Его язык томительно долго заскользил по ее телу. Он не торопился. Анна чувствовала, как начинает истекать сладким и теплым, как горячий мед, соком.
Сильные руки раздвинули шире ее ноги и… Когда она поняла, чего он хочет, было уже поздно.
— Стефен! — Сильно забилось сердце, она вся вспыхнула. — Стефен, не надо, — прошептала она сонно, чувствуя себя слишком слабой и ошеломленной, чтобы остановить его. Она ведь позволила ему целовать себя везде, где он захочет.
— Хватит, — прошептала она едва слышно. Его язык проникал все глубже и глубже…
Анна закрыла глаза.
— Не надо, пожалуйста, не надо. — Она тянула его за волосы, пока не заболели пальцы; потом забыла, что его надо остановить.
Он не издавал ни звука, и Анна слышала только собственные стоны, да кровь стучала в висках.
Она почувствовала внутри дрожь и вскрикнула. Стефен остановился и придвинулся к ее лицу.
— Вот это я и хотел почувствовать, — сказал он. — Этот первый раз.
Он резко вошел в нее, и Анна жадно приняла его. Она крепко обхватила его ногами, ощущая себя дикой, бесконечной и мощной — вроде большой реки. Анна не понимала, что двигается, пока Стефен не сжал ее бедра.
— Это буду делать я, дорогая.
Она заставила себя лежать неподвижно, рыдая и крича. Нервы ее были оголены.
— Остановись, пожалуйста! — кричала она. Его руки сжимали ее бедра все сильнее.
— Нэн! Так вот когда ты почувствовала.
Он вышел из нее и снова резко вошел до упора. Его мощь просто сплющила ее; она была оглушена и переполнена. Больше выносить все это она была не в силах.
— Стефен!
Он снова ударил, взламывая лоно, разбивая его на миллион частей. Потом она почувствовала сильнейшее, безудержное извержение внутри себя и услышала, как он зовет ее.
Придя в себя, она поняла, что плачет. Слезы лились и лились… И она не знала причину их — от радости освобождения или стыда и чувства вины. Стефен крепко прижал ее к себе и ничего не говорил.
— Это уже чересчур, — наконец, выговорила она, вытирая ладонью щеки. — Вот так чувствовать…
Стефен погладил ее по голове:
— Это значит, что мы Созданы друг для друга, вот и все.
— Это падение с горы… Нет, с небес… Стефен обнял ее крепче:
— Я всегда буду ловить тебя. Верь мне — ты никогда не упадешь…
ГЛАВА VII
Всю следующую неделю Анна благоустраивала квартиру — развесила картины на стенах, на окнах — белые кружевные занавески; заполнила кухонный шкаф посудой с цветочным рисунком. Она постелила ковры на пол, положила на софу салфеточки, а на кровать — толстое покрывало из кружева, сделанное ее матерью. Стефен купил еще цветов, которые она расставила в горшках на сундуке орехового дерева в спальне. Цветы добавили уюта в комнате с белыми занавесками и блестящей кроватью. Белизна особенно была яркой по ночам…
Если спальня была комнатой для них двоих, то кухня служила всем и каждому. На плите у Анны всегда томилась курица в горшке, остывал пирог на столе и кипел чайник. Забегала поболтать Пэги, часто заглядывал Дэйви в поисках еды; заходил Дэнис Лоулер за куском пирога. Ежедневно появлялся Джил Гилеспи, иногда даже два раза на дню — выпить виски и развлечь Анну газетными историями. После школы врывался Рори с Карэнами, крича так громко, что закладывало уши.
Анна любила компанию, а Стефен жаловался на эту суету. В течение дня в разное время он приходил из салуна или из офиса и находил, что она или хохочет с Джилом, или кормит мальчишек, или чему-то учит Пэги.
Разговаривая с гостями, он наблюдал за Анной с выражением, которое или смущало ее, или возбуждало.
Однажды утром он, извинившись, повел ее в спальню на несколько слов. Несколько слов обернулись крепким объятием, и прежде чем она что-нибудь поняла, Стефен овладел ею на кровати, расстегнув лиф и задрав ей юбки.
Это произошло так быстро и лихорадочно, и настолько неприлично, что в этот день Анна то и дело краснела все оставшееся до вечера время.
Она — не было сомнения — катилась в пропасть. Днем она принимала решение вести умеренный образ жизни, полный ограничений, но наступала ночь, и она вновь и вновь забывала обо всем.