Анна замолчала, крепко сжав руки Стефена. Он не мог отвести взгляда от ее взволнованного лица.
— Продолжай, ну, — сказал он.
И она рассказала ему о запахе картофельной гнили, о голоде, о том, как они шли пешком в городок, как она ослабла от голода… В магазине с манящими запахами отец оставил детей и пошел поговорить со священником. Хозяин магазина ущипнул Анну за щеку и велел ей зайти как-нибудь вечером. За поцелуй он обещал ей дать мешок муки и двух цыплят.
«Поцелуй, — подумала она, — небольшая плата за муку, которой они прокормятся целую неделю».
Через два дня она пришла в магазин. Хозяин отвел ее в маленькую комнатку и повалил на пол, разорвав платье. Он тискал и мял ее ляжки, залез пальцами ей внутрь, расцарапал ее еще не налившуюся грудь… Когда он взобрался на нее, боль была ужасной. Она пыталась бороться, но от голода так ослабла, что не могла даже закричать. Кончив, он был недоволен и рассержен. Дал ей мешок муки, а цыплят не дал. Рыдая, она ушла из магазина.
Анна поникла головой, продолжая изо всех сил сжимать руку Стефена. Он уставился на нее в ужасе.
— Мне было всего двенадцать, — сказала она, — я такая была голодная… И не смогла отбиться.
Стефен отвел глаза, боясь говорить.
— Мой папа все понял, как только увидел меня — платье порвано, все в крови…: — Она замолчала. Потом, вздохнув тяжело, продолжала: — Папа посмотрел на меня с такой печалью, потом сел и заплакал. Понимаешь, я была его драгоценной девочкой.
Сожаления Стефена перешли в ярость. Он ударил кулаком по столу:
— Какой отец не будет рыдать, если не способен прокормить семью или отплатить тому, кто обесчестил его дочь?!
— От этого он и умер…
— Ради Бога, Анна! — Стефен вскочил. — Что ты такое говоришь?! Как ты можешь себя в чем-либо винить?!
Она испуганно посмотрела на него.
— Послушай меня, — сказал он, с трудом сдерживая свой гнев. — Англия тебя уморила голодом, понимаешь?! Англия, ее политика…
Стефен сел и уронил голову на руки. Ему трудно было перенести мысль, что Анна была изнасилована на пыльном полу магазина.
— Английская политика к этому не имеет отношения, — печально возразила Анна. — У нас у всех есть добрая воля, разве нет? Я пошла в магазин. Взяла муку и принесла домой. Мой отец умер от стыда за меня.
Стефен откинулся на стуле и вздохнул:
— Ты не торговала собой, Нэн… Неужели ты думаешь, что твой отец из-за тебя умер?!
И опять в ее глазах засверкали слезы.
— Он никогда об этом не говорил, но я видела, как он на меня смотрел. Он почти не разговаривал. У него было разбито сердце.
Анна вытерла щеки.
— Мы направились в Дубин. Папа сказал, что мы больше не можем оставаться в нашем доме после всего, что там случилось. Он решил идти в Англию и попытаться найти работу на фабрике. Мой брат Син заболел в дороге лихорадкой и вскоре умер. А папа умер уже около Килбеггена. — Анна помолчала. — Он шел-шел и вдруг опустился на землю. Задыхаясь, он хотел что-то сказать, но так ничего и не сказал… А я не догадалась попросить у него прощения…
Она тихо плакала. Стефен крепко обнял ее — в горле стоял ком от сострадания к ней.
— Ах, Нэн, все это прошло. Сейчас уже ничего нельзя исправить.
Ему хотелось еще что-то сказать, но он не знал, как утешить ее.
Когда они легли спать, Анна рассказала ему, как она пришла в Дублин, полумертвая от усталости и болезни.
Она очутилась в работном доме, где с другими девочками шила для бедных. Доктор Уиндхем, который приходил лечить детишек из работного дома от дистрофии, был добр к ней. Однажды он взял образец кружева Анны и показал своей жене. Через неделю он забрал и ее.
— Они были добры ко мне… Но я была очень одинока, потеряв семью. И я не хотела всю жизнь провести в прислугах…
Она лежала, прижавшись щекой к его груди, и рассказывала ему, как на пляже познакомилась с Били Мэси.
— Хорошо он с тобой обращался?
По голосу Стефена Анна поняла, что он ненавидит Били Мэси.
— Он никогда меня пальцем не тронул.
— Ты ему рассказывала о том, что случилось в магазине?
— Нет. Говорить о таких вещах у меня не было желания. Да он и дома был мало — часто уходил к своим дружкам.
— Ты любила его?
Анна ждала этого вопроса.
— У меня были обязанности по отношению к нему. Я думала, что любовь придет, но я его так и не полюбила.
Он погладил ее по волосам, и Анна почувствовала его облегчение.
— Твой отец спас тебя, Нэн, когда решил уехать из Кэрри. Иначе бы ты умерла.
Анна прижалась к нему теснее, положив ладонь на его теплый живот. Подвинула руку еще ниже и погладила его. Он поцеловал ее в губы и подумал о том, как бы ему хотелось, чтобы она была в безопасности и счастлива. Он убрал с себя ее руку.
— Ты не хочешь этого сегодня, после всего, что ты вспомнила.
— Ты не прав, — сказала она, прижимая к его ноге свою. — Особенно сегодня… Это так утешит.
Несмотря на яркое утреннее солнце, в салуне царил полумрак. Дверь была широко распахнута, но вместо ветра входили звуки торговли с Брейс-стрит и зловонные запахи лета.
Стефен в рубашке с короткими рукавами читал газету, сидя за столиком. Эмет, стоя -в проходе позади стойки бара, протирал от пыли бутылки, пересчитывая их.
Казалось, у Эмета все эти дни было хорошее настроение. Без сомнения, он уже представлял себя в роли героя следующего ирландского восстания.
Стефен, зевая, читал статью о боксерских боях в Канзасе.
— Пап, Анна спрашивает, не хочешь ли ты лимонада?
— Не откажусь. Принеси и Эмету тоже… Подожди, а почему ты дома, а не у миссис Кэвенах?
На лице Рори появилась гримаса боли.
— У меня живот разболелся, Анна говорит, что я могу остаться дома…
— Странно. Еще утром ты был здоров.
Рори наклонился над столом и заглянул в газету, забыв о своих страданиях.
— Сегодня есть статья Джила?
Стефен показал где: «Регата в Монток-Пойнт».
— А-а, — разочарованно протянул Рори. — О тебе ничего…
— Так, а почему Джил должен обо мне писать, когда я ничем таким не занимаюсь?
Рори возмущенно скривился.
— Я очень хочу, чтобы ты дрался, папа. Стефен обнял мальчика за худенькие плечи.
— Да Анна убьет меня, если я это сделаю. Кроме того, ты же знаешь: я с этим покончил.
Рори вздохнул. Стефен улыбнулся:
— А где же лимонад?
— И мне тоже принеси, — сказал Дэйви, входя в салун. Он взял щетку и погнал опилки по полу. — И кусок ягодного пирога не забудь.
— Пирог уже съели, Дэйви, — сказал Стефен. Дэйви прислонился к щетке.
— Но Анна мне обещала. Я только один кусок съел.
— Извини, Дэйви, — сказал Стефен и потянулся. — Если бы я знал, то съел бы поменьше.
Стефен опять вернулся к газете, но все его мысли были о предстоящем матче. Нужно сказать Анне, и поскорее, пока она не услышала от кого-нибудь другого.
Рори вернулся с запотевшим кувшином и тарелкой пирожных с корицей.
— Анна сказала, что пирог съели. Для стряпни очень жарко, и она не будет больше топить, пока снова не похолодает.
— Вообще не будет топить? — испуганно спросил Дэйви. — А тогда что же мы будем есть?
— Вы едите бесплатный ленч ежедневно, — сказал с раздражением Эмет. — Вы только и думаете о своем желудке!
Дэйви вернулся к уборке с мрачным лицом. Стефену стало неловко. При всей своей страсти к справедливости, Эмет чувствовал свое превосходство из-за того, что родился в Америке. Он глядел на Дэйви сверху вниз, как, впрочем, и на других новоприбывших. Эмет никогда не мог понять, что для всех, кто голодал, всегда было мало еды.
Мысль о голоде напомнила Стефену признание Анны прошлой ночью, и его гнев снова разгорелся. «Господи, помоги! — думал он с горячностью. — Помоги мне сделать так, чтобы Анна никогда больше не страдала!»
— Эмет, ты на самом деле собираешься сражаться в Ирландии? — неожиданно спросил Рори.