— Оставь, Зюлейка, — сказал он, смеясь, — не впервые мне идти одному по лесу.
— Но не во время голода в стране динков! — мрачно ответила рабыня.
— Разве тогда в лесу надо опасаться убийц? Откуда ты знаешь это, Зюлейка?
Негритянка замялась и ушла со словами:
— Я ничего не знаю!
Белая Борода посмотрел ей вслед.
— Странно! — прошептал он. — Неужели динки задумали восстание? До этого нужда еще не дошла. Однако, что же я стою и поддаюсь болтовне этой женщины?
Он вышел из ворот. Но дорогой предупреждение Зюлейки показалось ему еще более странным, чем в первую минуту.
Вся страна была в брожении. Может быть, и здесь что-нибудь затевалось, и Зюлейка узнала об этом? Что именно она предупреждала его, было естественно. После того, как он спас ее ребенка, она охраняла его, как своего сына, и так заботилась о нем, что иногда это внимание негритянки было ему даже в тягость. Может быть, и сегодняшнее предупреждение было только следствием этой материнской заботливости. Белая Борода улыбнулся: он не рассчитывал на такие победы в стране динков. Но во всяком случае надо было переговорить с Гассаном об этом предупреждении, а кстати и о мастерском выстреле.
Последний очень занимал Белую Бороду. Гассан, так часто восхвалявший его меткость, оказывается, сам был отличным стрелком! Не иначе, он тоже лесничий, коллега! — думал Белая Борода.
Среди этих размышлений он дошел до того места, где находились в стороне от тропинки ворота смерти. Он невольно вспомнил приключения, пережитые там, вспомнил Красную Змею и решил все открыть Гассану.
Вдруг до него донесся крик. Он готов был подумать, что это обман слуха, но звук повторился; он исходил от ворот смерти и напоминал крик осла. Странно, во всей стране был один осел, на котором ездил только Гассан. Неужели животное убежало и заблудилось в лесу?
Белая Борода тотчас повернулся по направлению звука. По мере приближения им овладевал невольный страх. Он шел медленно, шаг за шагом, как будто ему предстояло столкнуться с врагом. Минут через десять он дошел до конца перелеска, находившегося перед воротами смерти; оставалось пройти только не особенно густой кустарник. Он раздвинул осторожно кусты и окинул взором небольшую площадку впереди терновника. У него замерло дыхание: осел Гассана (он узнал его по седлу) лежал мертвый на земле; голова его висела в уздцах, за которые он был привязан к дереву; на трупе сидел леопард и жадно лизал кровь, сочившуюся из свежей раны.
Чего искал Гассан у ворот смерти? Где он находился? Его нигде не было видно. Вдруг леопард насторожился, поднял голову и начал поводить носом. По-видимому, он заметил Белую Бороду, потому что он долго смотрел в том направлении, где последний стоял за кустами. Охотник судорожно сжимал ружье, готовясь каждую минуту к выстрелу.
Но неожиданно зверь перевел свой хищный взгляд с него на ворота смерти. Белая Борода неотступно следил за каждым его движением. Вдруг леопард повернулся, замахал хвостом и приготовился к скачку. Белая Борода посмотрел по направлению, в котором собиралось прыгнуть животное. Здесь в низеньком углублении, ведущем к ущелью, в проходе, по которому он сам полз месяц тому назад, он увидел человеческую фигуру, наполовину выступавшую наружу; опершись руками на землю и высоко подняв голову, человек не отводил взгляда от леопарда.
Это был Гассан.
Прошло несколько секунд, но он не двигался, не дрогнул бровью; трудно было решить, умер он или остолбенел от страха.
В старину рассказывали о василисках, живущих в пещерах и одним своим взглядом заставлявших каменеть все живое. Эта легенда не лишена основания, потому что взгляд некоторых диких зверей действительно производит парализующее действие: птица цепенеет, чувствуя на себе выжидательный взгляд змеи. Гассан остолбенел, когда, вылезая из темной пещеры, встретил горящие глаза леопарда; на его мужественном лице отразился смертельный ужас. Леопард лежал на окровавленном теле осла, вытянув лапы, и махал хвостом. Наслаждался ли зверь безысходным отчаянием своей жертвы, удивлялся ли он дерзости человека, решившего идти по его пути?
Белая Борода мог ясно расслышать его сердитое ворчание; он осторожно поднял ружье, но медлил взвести курок, надеясь, что зверь, быть может, обратится в бегство, как случилось с буйволом, с которым ему самому пришлось стоять с глазу на глаз. Однако медлить было нечего: леопард был в пяти шагах от Гассана; скачок — и Гассан погиб.
Тихо щелкнул курок; кровожадный зверь не услышал этого звука; кровь опьяняет хищников, а он только что напился ее.
Вдруг леопард вскочил с быстротой молнии и эластичным прыжком мелькнул в воздухе. В то же мгновение раздался выстрел из кустов, громом пронесся по лесу и глухо отдался в пещере — хищная кошка лежала перед Гассаном в предсмертных конвульсиях. Прыжок не удался: пуля попала хищнику в голову.
Белая Борода поспешил к тому месту, где лежал леопард, и прикончил его охотничьим ножом.
Гассан еще не мог прийти в себя; ему не верилось, что опасность, грозившая его жизни, миновала. Он продолжал стоять на коленях у входа в углубление, и Белая Борода вынужден был помочь ему выбраться наружу и стать на ноги.
Но постепенно лицо его оживилось, он поднял руки, оперся ими на плечи Белой Бороды и долго смотрел ему в глаза. Сильное волнение охватило Гассана; не будучи в силах овладеть собой, он бросился на грудь Белой Бороды, обнял его и зарыдал, как дитя.
— Гассан, успокойтесь! — шептал не менее взволнованный владелец Сансуси. Теперь, когда опасность миновала, когда леопард был убит, последний вспомнил, где они находятся, вспомнил, что Гассан выходил из ущелья, быть может, из пещеры духов.
Но Гассан страстно воскликнул:
— Не говори так, Белая Борода! Будем друзьями, братьями! Ничто не должно нас разлучать. Брат! Друг! Будь моим добрым гением, моей опорой!
— Хорошо, Гассан, — отвечал Белая Борода, увлеченный страстным порывом спасенного. — Скажи, что тебе нужно, я сделаю для тебя все, что могу.
— Поклянись, — сказал Гассан, с опасением глядя на Белую Бороду. — Поклянись, что ты меня не оставишь, когда нужно будет поддержать меня в добром деле!
— Клянусь, Гассан! — искренне воскликнул Белая Борода. — Клянусь честью и Всесильным Богом! — продолжал он, пожимая руку нового друга.
— Спасибо, брат! — говорил тот. — Тысячу раз спасибо! Я знал, что так кончится; ведь мы товарищи. Ведь и я когда-то носил зеленый мундир, был лесничим и охотником!
— Я это сразу узнал по мастерскому выстрелу, которым ты спас жизнь Лео!
— Это тогда, когда ты не мог стрелять, потому что обезьяна напоминала тебе Акку! — прервал его Гассан.
— Ха, ха, ха! — продолжал он. — Не всегда хорошо быть хорошим стрелком. В жизни бывают минуты, в которые было бы лучше, в тысячу раз лучше для нас, если бы совсем не умели обращаться с проклятым ружьем. Ты бледнеешь, мой друг, мой спаситель? Брат, я знаю все о тебе: видишь, я иду из пещеры духов. Ты тоже должен меня узнать. Иди, я все расскажу тебе, во всем тебе сознаюсь! Но уйдем от ворот смерти… скроемся в тихом уголке леса, где нам никто не помешает: ни леопарды, ни коршуны, носящиеся над ущельем. Иди, друг, товарищ, брат!
Он поспешил вперед, увлекая с собой Белую Бороду и нетерпеливо прокладывая себе путь в кустарнике; на лбу у него выступили капли пота.
— Налево! — сказал ему Белая Борода. — Путь к твоей серибе — налево.
— Нет! Нет! Пойдем направо! — возразил Гассан. — В серибе люди, а я не могу теперь видеть людей, — даже негров. Пусть один зеленый лес будет свидетелем моей исповеди.
И он спешил дальше, как будто его преследовали фурии. Белая Борода, потрясенный, следовал безмолвно за своим расстроенным проводником. Наконец последний в изнеможении опустился на ствол дерева, сломленного бурей.
— Дальше не могу, — сказал он, стирая со лба пот рукой, — останемся здесь, дай мне собраться с мыслями, чтобы я мог верно рассказать… Подожди, приятель! Солнце освещает уже верхушки деревьев. Скоро наступит ночь — темная, безлунная ночь; тогда ничего не видно, тогда хорошо говорить, сознаваться, каяться…