— Ладно, — я примирительно дотронулась до его локтя. Зря, конечно, опустилась до панибратства, но ничего не могла с собой поделать: душа после посещения собора ныла и наполнялась неизлечимой сладостной болью. — Давайте поговорим об этом за ужином. Я вас приглашаю.
Не знаю, как эти слова могли сорваться с моих губ, но только руководил ими явно не разум. С одной стороны, стало досадно, что тщательно оберегаемый имидж великой начальницы так вот взял и рассыпался за одну секунду в прах, с другой — я физически истосковалась по живому общению с людьми. Что ж теперь, и в отпуске себе в нем отказывать и тащиться в ресторан одной? Тем более я и мест-то здесь достойных не знаю: все деловые ужины-обеды во время командировок организовывал Егор. А на другие просто времени не хватало.
— С удовольствием! — он ни секунды не колебался. На губах его расцвела самая профессиональная «искренняя улыбка». Господи, ну хватит уже кривляться передо мной! Все ведь человеку прямым текстом объяснили. А может, это выражение лица и сияние глаз у него настоящие? Кто ж его знает?
Глава 2
Мы еще погуляли, пока не начало темнеть и город не окунулся в пряный южный вечер, какие бывают у нас только на юге. Разве что моря поблизости где-нибудь не хватало, но маленькая речушка Иль, на которой построен Страсбург, старательно компенсировала этот недостаток дуновениями слабого влажного ветерка. В темноте мы пробирались через переулки — шли то ли в бар, то ли в кафе по выбору Егора. Сначала он поколебался, не зная, куда меня вести, но потом твердо заявил, что, если уж мы в Страсбурге, надо плюнуть на московский снобизм и идти в традиционную эльзасскую забегаловку — пить свежее пиво и пробовать местную кухню. А не извращенные до неузнаваемости блюда, что подают туристам в местах их обычных скоплений. Только то, что устраивает самих жителей Эльзаса! Я не возражала, хотя и смутилась немного, услышав заявление о том, что «это заведение для студентов» и еще «там не очень тихо». Понятно, что Егор в свои двадцать с копейками — или сколько там ему? — мог еще сойти за пятикурсника или аспиранта. А я-то куда? Но, с другой стороны, черт возьми, почему бы не окунуться с головой в чужую молодость, если своя уже бесследно прошла?!
В баре и вправду оказалось очень людно, шумно и накурено. Круглые деревянные столы и такие же стулья были наставлены с такой плотностью, что перемещаться здесь было почти невозможно. За юрким официантом мы продвигались гуськом, усердно оттаптывая бедным «студентам», порой весьма преклонного возраста, ноги и бормоча без перерыва: «Pardon», «Eqsquisez-moi, si’l vous plait». Нас с улыбками извиняли.
— Егор, — мне приходилось говорить громко, чтобы перекричать общий радостный гул, — это что за ужас?!
— Рита, это лучшее заведение в Страсбурге! Его только местные знают!
Я словно онемела. И начала как рыба, вытащенная из воды, хватать ртом воздух. Как он посмел назвать меня по имени?! Я практически захлебнулась в собственном праведном гневе и приготовилась выдать возмущенную тираду про «Юпитеров и ослов», но тут же поняла, что орать придется слишком громко. К тому же по-русски. А мне ничуть не хотелось привлекать к себе чье-то внимание. Напротив, лучше всего сейчас было слиться с этим счастливо гудящим французским ульем и в нем раствориться. Сдержав в себе порыв прибегнуть к ненормативной русской лексике, я недовольно хмыкнула, окинула Егора презрительным взглядом — пусть толкует его как хочет — и отвернулась, сделав отстраненное лицо. Будто бы не услышала, как он меня назвал. Что ж, сама виновата — не нужно было переводить служебные отношения в совместное шатание по барам. Выпить и поговорить ей, видите ли, не с кем!
Дальше — больше. По мере совместного обсуждения меню я из начальницы превращалась в смущенную гостью, а Егор становился хозяином и плавал в окружающей непривычной мне обстановке как рыба в воде. Хотя, если копнуть поглубже, почему же непривычной? Стоит вспомнить студенческую молодость, бесконечные вечеринки в общежитии МГУ, какие-то дни рождения, пикники на Воробьевых горах, походы, и сразу станет понятно, что в такую атмосферу мне случалось попадать довольно часто. Просто забылось все давным-давно. Я вдруг поймала себя на мысли, что не живу по-настоящему уже много-много лет. Не различаю красок, не дышу полной грудью, не испытываю чувств. Единственным проблеском во всей моей жизни только и было студенчество — до университета я существовала в окружении сплошных проблем, а после все силы и эмоции отдавались карьере. Вечное мысленное напряжение в поисках верной стратегии, борьба за сферу влияния, интриги. Не говоря уж о том, что работы всегда было невпроворот. И чем крупнее становилась компания, чем больше менеджеров я вынуждена была брать на работу, тем глубже затягивала меня эта бизнес-трясина. Ни одной свободной минуты. Постоянно в напряжении, на грани нервного срыва оттого, что надо и невозможно все успеть. Работа. Работа! Работа!!! Остального для меня уже просто не существовало.
Иногда, правда, до боли хотелось кому-нибудь пожаловаться, чтобы пожалели, приласкали. Случалось, под влиянием этих чувств я совершала не совсем понятные себе и миру поступки… Бог ты мой, только вот не надо сейчас начинать это неуместное здесь, в Страсбурге, нытье! Я мотнула головой, избавляясь от неприятных мыслей.
Егор тем временем бодро диктовал официанту наш заказ. Хотя «нашим» его можно было назвать разве что условно — я так и не успела ничего выбрать. Но моего внезапно обнаглевшего сотрудника это обстоятельство, судя по всему, нимало не волновало. Закончив свой монолог на идеальном французском, которому я уже успела вторично за день позавидовать, он повернулся наконец ко мне и объяснил:
— «Тарт фламбе» — традиционное эльзасское блюдо. Выглядит почти как пицца, но не то: на раскатанное тесто кладется сметана, лук, сыр, а все остальное — по желанию и вкусу. И запекается. — Ему приходилось выкрикивать слова, нагнувшись к самому моему уху: шум в помещении за последние несколько минут вспенился и забурлил, словно волна в шторм. В кафе уже не было ни одного свободного места.
— А если мне не понравится? — я демонстративно скривила губы и уставилась на него выжидающе: думала, он сейчас начнет распинаться, пытаясь рассказать, что еще здесь можно заказать и как это готовят. Не то чтобы меня не устроило по описанию это самое «тарт фламбе» — наоборот, очень интересно было попробовать национальную кухню, — просто должен же он исполнять роль экскурсовода для собственной начальницы как следует.
— А куда вы денетесь? — Егор с неожиданной наглостью посмотрел мне прямо в глаза. — Придется съесть.
Я вздрогнула, словно меня осадили ударом хлыста, и, несмотря на все усилия сдержать дыхание, засопела, невольно имитируя паровоз.
— По-моему, это хамство! — меня едва хватило на то, чтобы выговорить фразу без запинки.
— Простите, я не то хотел сказать. — Он привычно широко и примирительно улыбнулся. Померещился мне его наглый взгляд в темноте, что ли? Да и слова я могла из-за шума неправильно разобрать. — Вам обязательно понравится — это очень вкусно!
Через пять минут мы уже чокались запотевшими бокалами с золотистым, только что сцеженным из огромной деревянной бочки пивом, которое тут же, в разместившемся под залом подвале, и варилось. Вкус у юного напитка был сказочный: мягкий, свежий и невероятно легкий. Егор, видимо, изнывал от жажды после нашей долгой прогулки: так жадно он припал к стеклянному краю бокала губами и даже прикрыл от удовольствия глаза. Взгляд его стал неясным, глубоко погруженным в физическое блаженство, которое он испытывал. Я застыла, удивленно глядя на своего подчиненного через край своего бокала. И, как ни старалась, не могла оторвать взгляд от этого завораживающего зрелища — в Егоре таилась такая естественная природная сила, такая жажда жизни и страсть, что все эти ощущения начали передаваться и мне. Помимо собственной воли и уж тем более разума я почувствовала, что возбуждаюсь: в голову непрошено полезли мысли о том, какими же глазами он тогда смотрит, когда занимается с женщиной любовью?! Как прикрывает веки, как туманится его взор, и сам он тонет в чувственности, идущей изнутри его существа. Если уж долгожданный глоток обычного напитка порождает столько ярких эмоций и чувств, что же творится с ним, когда наслаждение достигает апогея! Засуетившись в попытке скрыть от окружающих постыдные мысли, я чуть не захлебнулась в собственном пиве — сделала слишком большой глоток.