В тот день, когда Дуглас задал неизбежный вопрос о своем будущем в их коневодческом бизнесе, Бенедикт вынужден был, скрепя сердце, дать понять, что определенного места для него нет. Нежному, мечтательному Констану можно было бы предложить подначальную роль, но Дуглас не принял бы ее, и Бенедикт знал это. В тот же вечер Дуглас собрал чемоданы. Он снял квартиру в центре Мезон-Лаффита и какое-то время не подавал о себе вестей. Бенедикт узнал, что он наделал много глупостей, играл, пил, короче говоря, отыгрывался за все те годы, когда был во многом ограничен ради того, чтобы оставаться в форме. Сейчас лучше было оставить Дугласа в покое и позволить вести разгульную жизнь, надеясь, что в конце концов он остепенится.
Таким образом, Бенедикт, достигнув семидесяти шести лет, мог считать, что достойно приближается к концу. Несмотря на препятствия и драмы, он превратил дело Гаса, своего отца, в процветающее предприятие. Передача власти была практически завершена, но он чувствовал, что должен протянуть еще немного: необходимо время, чтобы направить по правильному пути Дугласа и чуть-чуть подогнать под Аксель костюм, который был пока что велик на нее.
Каждое утро проходило по неизменному распорядку. Первую партию лошадей выводили, как только занимался день. В этой группе всегда были самые лучшие животные и те, которые примут участие в забегах в этот день. После завтрака, зачастую состоявшего из бифштекса с жареным картофелем или яичницы с ветчиной, выводили вторую партию. Затем, поздним утром, выводили третью — жеребят и молодых кобыл, только начавших работать.
Пока наездники скакали по дорожкам, в конюшне кипела работа. После того как все стойла были вычищены, в них подкладывали соломы и наполняли кормушки овсом. И еще постоянно подметали двор, косили лужайки, ухаживали за цветочными клумбами с каменными бордюрами.
Конюхи по очереди перешивали попоны для чистокровных скакунов, непромокаемые плащи и куртки, сорочки и гетры, защитные покрытия для транспортировки. Все кожаное, седла и поводья, необходимо было ежедневно смазывать, удила — мыть, щетки и скребки — дезинфицировать. Помимо двух помещений для седел существовали медпункт с большим запасом лекарств, души с инфракрасными лампами, место для кузнеца, наконец, специальное помещение, где ветеринар мог спокойно осмотреть лошадь.
Бенедикт требовал, чтобы этот порядок не нарушался, и Аксель строго придерживалась того же. Теоретически штатом занимался Констан, но Аксель нередко шла за ним, проверяя ту или другую мелочь.
В тот день, незадолго до полудня, когда партия жеребят уже возвратилась, она в последний раз окинула взглядом двор и решила, что достаточно потрудилась сегодня утром. Она уже поднималась по ступенькам крыльца, когда услышала, что ее окликнул Антонен:
— Угостишь меня кофе?
Она взялась за ручку двери и на мгновение заколебалась, поворачиваться ли. Фамильярность Антонена ее раздражала. Сколько еще раз просить его соблюдать дистанцию?
— Я хотел поговорить о Макассаре, — добавил он со сконфуженным видом.
— Хорошо. Заходи…
Тщательно вытерев о половик сапоги, он прошел за ней в дом. Как всегда в вестибюле царил полный беспорядок. Красивейший комод был завален почтой вперемешку со связками ключей. На обоих стоящих по углам массивных креслах-кабриолетах громоздились горы курток и свитеров, а на круглом столике на одной ножке возвышалась кипа мятых газет и программок бегов. На выставленных в ряд медных вешалках небрежно висели каски и хлысты. Этот хаос странным образом контрастировал с всегда безупречным видом конюшни.
— Да, я знаю, что нужно убрать, — вздохнула Аксель, перехватив взгляд Антонена. — Сделаю это перед приездом Бенедикта.