-Сколько лести, мой дорогой друг.-Екатерина Медичи нежно обвила мое лицо своими холодными руками.-дитя, это твой первый Рубикон.
-Королева Екатерина, я могу идти?-спросил своим спокойным голосом отец.
-Если только на гильотину.-тонкие женские губы исказила приторная улыбка.-ты заглянула в глаза смерти, но только ты не умрешь, милая. Ведь Виктория — это победа, а какой в ней смысл, если бы ей было суждено умереть…
***
Нежное личико было настолько детским, что я все пыталась понять, как отец знатного рода Кампо мог позволить своей миловидной девочке оказаться в рядах проституток и грязных девиц? Она сама невинность. В этих синих, словно бушующее море не было той похоти и фривольного желания, что свойственно женщинам эскадрона. Низкорослая малютка Франции стояла посреди зала, и продолжала сжимать ладонями шелковую ткань. Я нежно обвила ее ладони своими руками, чтобы вынуть этот мятый платок из ее кистей. Она подалась, и я увидела выступающую из линий рук девочки капли крови. Ее мягкие светло-русые волосы, вьющиеся в крупные кольца непослушно, спадали на плечи, лицо, и только убрав за ухо один из таких локонов, я увидела, как предательски сорвалась ее первая слеза.
-Почему Вы плачете, милая?-спросила шепотом я, и только она продолжала сжиматься все сильнее.-чем я обидела Вас?
-Я не достойна попасть в новый эскадрон?-спросила шепотом Ребекка.-отец говорит, что это будет смешно.-и она сорвалась. Бросившись мне на шею, девочка разрыдалась, что было силы.-как я могу стать участницей летучего эскадрона при такой внешности? Екатерина Медичи не одобрила бы моего присутствия даже в своей свите.
-Что за глупости?-шептала я толи вопрос, толи утверждение продолжая успокаивающе поглаживать мягкие, женские волосы.-почему Вы так думаете?
-Вы видели меня без одежды?-чуть отстранившись спросила Ребекка.-как я могу стать ча-стью элитной, страстной свиты Вас, графини Монсоро, если выгляжу, как торговка, что подает в таверне эль?
Она начала медленно, тяжело раздеваться. Темно-зеленый бархат, что громоздко спадал к ее ногам, но так ярко оголял тело еще юной девушки. Округлые бедра с полными, тяжелыми ногами, полная, налитая молочная грудь, что стоит твердым камнем от своей молодости, от своей свежести. Тебя, дитя, еще не высосали. Аккуратный пупок, втянутый внутрь, и это ее лоно, скрытое под светло-русыми вьющимися волосками. Еще не тронутое грязным мужчиной невинное тело со своей природной, жемчужной белизной, со своим естественным румянцем. Она напоминала мне ту, что стоит под холодным, пронизывающем ветром брошенную дочь морозной стыни. Ей словно закрыты все пути, все пути спасения. Она прогнана вон. Горько. Просто горько видеть страдание этой оставленной судьбой души. Отступница, но только почему тепло твоих глаз мне такое родное, но не сейчас…Подождав с секунду, Ребекка резко подняла с пола платье и прикрыла свое тело, словно боясь меня, моего осуждающего взгляда…
-Можно мне…-начала было Ребекка, но была перебита мной.
-Процитировать классика нашего с Вами времени? Думаю, что нужно.-улыбнулась скромно я.-любого, кто ближе к душе.
-Опять меняет фавориток... –прошептала Ребекка скрывая своего взгляда от меня.-глаза на всех вновь закрываю…
-Неверный под моей защитой…-нежно коснулась я своей ладонью ее румяной щеки.-прощаю или забываю. Не важно, если мы партнёры…
-Не выстоит один король.-продолжала шептать Ребекка.
-А фаворитки и миньоны…-вздох.-они свою играют роль.
***
***
Как принято...
В толпе одна…
***
Я хотела бы верить, что все происходящее лишь часть спектакля, что показывает в театре впервые драматург, но нет. Образ, что запал мне в душу был настолько силен, что на секунду мне показалось, что я начинаю бредить, ибо словно машинально искала в пустоте ее мягкие волосы, ее нежную кожу, что была родной для ладоней. Мне становилось тяжело дышать, как только я вспоминала запах ее цветочных духов. Что со мной происходит? Сердце ищет покоя…
«Мой дорогой друг, мой друг сердечный, мой друг любимый и мой муж, пишу Вам в самых странных чувствах, что сковывают тело своими невидимыми цепями, и заставляют сердце биться в несвойственной ему манере. Без фальши, без вранья, без лести, но сегодня мне довелось увидеть сотню обнаженных женщин, и знаете, что? Они все одинаковые. Они все похожи друг на друга, и только десять выделившихся из них стали новой элитой летучего эскадрона. Можете себе представить, какая ярость обуяла остальных девяносто девиц фривольных нравов? Ах, Алистер, я так и вижу Вашу, мой любимый, улыбку. Да, графиня Монсоро решила вдохнуть новую жизнь в интриганок и настоящих жриц наемной любви. Увы, но у этих десяти проблема с языком тела, но это поправимо. Знаете, что я сделала самым первым делом, когда огласила результаты? Заявила о том, что талия в тридцать шесть сантиметров, что ввела Екатерина Медичи больше не считается идеалом. Нынче в моде у Версальских женщин ум, и умение заниматься любовью, а придаваться грешному разврату. Вы спросите, в чем различие? Так это нужно увидеть, чтобы понять разницу. Знаете, что еще сегодня произошло? Я встретила девочку. Она словно дочь, словно младшая сестра, что требует защиты, а я не знаю…боюсь снова совершить зло, как с Марго. Как мне быть, Алистер? Как поступить, чтобы не обжечься? »
Тут двери моих покоев начал сотрясать навязчивый, грубый стук.
-Виктория, прошу, на выход.-улыбаясь заявил Генрих протягивая мне мантию.-хочу поделиться сплетнями Версаля.
Глава 21
***
А послевкусие – горький дым...
***
Когда стены Версаля затихают, когда слышно только скромное шуршание юбок прислуги и шепот страстных слов любовников, то он прекрасен. Окутанный ночным туманном гнездо короля кажется сказочным. Словно в каждом закоулке можно отыскать нечто более волшебное, чем робкие поцелуи смущенных фаворитов и их женщин, что-то более сладкое, чем конфитюрная вишенка на пироге из лучшей муки, что так вкусно откусывает кусочек за кусочком пышная кухарка. Отголоски робкого стона, что издает одна из придворных гасконца еще несколько часов будет блуждать по каменным стенам заходя в комнаты к самым правильным, что так старательно скрывают животные инстинкты, и только под покровом ночи дают себе слабину.
Он не боится острых шипов роскошных, белых роз, что растут в саду его законной, хотя и нелюбимой супруги. По узким улочкам ступая, мы не замечаем времени вдыхая чистый воздух ночной, и на редкость тихой жизни. Вместо пьяных дебошей крестьян тишина самой тихой ночи в году, когда в памяти всплывают отголоски крика Варфоломеевской ночи, в которой всем было не до сна. Вдалеке звучит громкий звон церковных колоколов, и на секунду, я замираю. Замираю словно в страхе, словно я самый богобоязненный человек королевства. Не знаю почему, но всегда дрожу перед звоном колоколов, словно боюсь повторение той страшной ночи, словно боюсь, что случится что-то непоправимое. Словно боюсь, что Бог возгневается на нас, и мы никогда не сможем вымолить прощение стоя на коленях у ног святой Марии. На проповедях прячась за колонами, я в слезах слушаю проповеди священника, ибо понимание, как ты грешна приходят в моменты просветления, в моменты встречи взглядов с Богом, что смотрит на тебя с сожалением, с утешением прямо в душу, но он не осуждает…
Генрих Наваррский сделал шаг вперед, и остановился у высокого кустарника с темно-вишневыми розами. Аккуратно касаясь острых шипов, он сжимает двумя пальцами один из цветков, и срывает, вдыхая запах одурманивающего бутона король протягивает розу мне, а я покорно принимаю этот жест расположения, что бывает между нами крайне редко. Он останавливается, и поднимая голову вверх, некоторое время смотрит на яркие звезды, снова на розы, и опять на ночное небо. Я смотрела на него и думала, что при всей его скотской натуре, Генрих неплохой человек. Во всяком случае, целенаправленного зла он никому не причиняет. Прикоснувшись к раскрытому бутону Генрих вздохнул.