заполнило его бытие своим; Тимур всегда был кротким ребен-
ком, он не мог перечить этому властному порабощению, но в
один из периодов перебоя, он отпустил ключ в Бомбейскую
клоаку… а Франциск сказал ему, что впервые задумался о жиз-
ни, потому как был сыном продавца опия. Однажды — по мно-
гочисленным стечениям — слухи о Великом Прокаженном дос-
тигли Франциска, и Франциск приложил все силы, чтобы оты-
скать его, доставить из Калькутты в Шри-Калех, монструозный
храм, выстроенный на периферии Забвения, творческой силой
Франциска. Там тишина, вечная тишина, зловонная, испарения
ее змеятся по стенам и множатся… «…в нем я нашел образ того
монаха, чья религиозность отражала мой взгляд на религиоз-
ность; я могу тебе показать его», и Тимур захотел увидеть. По
дороге он спросил, кем были те фанатики, что насыщают собой
Шри-Калех, и Франциск сказал, что это множественные Фран-
циски, ведь когда ты осознаешь презренность видимого спек-
тра, то и множественность твоей личности в этой новой реаль-
ности реализована множественностью, а не поэзией. Метод
фрактального расширения позволил Франциску плодиться от
самого себя, и теперь лишь множественные его личности за-
полняют собой Шри-Калех, и в силу несовершенства, в силу
фрагментарности этих личностей, каждая заражена фанатиз-
мом. Тот рождается, как защитная реакция перед непознавае-
мым или неизвестным; фанатизм обожествляет непознаваемое
и неизвестное, сакрализация изгоняет ужас; моряки и старые
капитаны не могут избавиться от мифологизации моря, влюб-
ленные читают только про любовь, художники изображают
себя. Творческие куски Франциска разрисовывали храм, а дея-
тельные возводили стены. Все протекало в соответствии и в
27
Илья Данишевский
подобии, бесконечном повторении той первоначальной доктри-
ны, которую исповедовал Франциск; той доктрины, инструмен-
том креации которой был Великий Прокаженный. Раковые
боли, гендерная трудность, недержание мочи, агония, ремиссии,
спазмы, атрофия чувств, некроз мозговых тканей, – все это
позволило Прокаженному достичь верховного состояния не-
действия и не-мыслия, но меж тем анима его текла во всех
направлениях, подсознательно реализуя накопленные знания,
эмоции, реакции, персоналии; силу мучений, как электричест-
во, пробегала по этим неживым формам, наделяя их жизнью
так, будто Великий Прокаженный самого себя переливал в те
миры, которые бессознательно творила его умирающая душа…
циклы этих миров были ограничены ремиссией и болью, иска-
жением, деформацией, а затем ощущением «боль отступает…» и
новой надеждой, затем образовывалась бездна, и происходила
новая креация в силу того, что плоть его и разум его все еще
находили в себе силы; этот тонкий мир, воссозданный хрупким
синтезом страдания и эскапизма, не был наполнен тлетворной
дотошностью политических и экономических структур; жизнь,
населяющая, как эритроциты кровь, его душу, часто была ото-
рвана от корней, существовала Здесь и Сейчас и служила либо
силам болезни, либо метаболизму; иногда этот видимый дуа-
лизм стирался агонией… иногда обрывался вниз и вновь воз-
рождался. Тимур увидел Прокаженного за тысячью покрывал
москитной сетки, в маленькой комнате с фресками и окном на
пустоту; заглянув за марлю и увидев обезображенные останки с
крохотным члеником, свисающим прямо на раздувшиеся поло-
вые губы, он заглянул в закрытые глаза андрогинного демона,
чья внутренняя жизнь ветвилась двуполо и алчно во все на-
правления, созидая новые и новые терра инкогнита в желании
сбежать от огненной боли мозга и грудной клетки. Если Фран-
циск научил дробить себя в рамках самого себя, Прокаженный
сотворять формы не по образу и подобию своему, но по воле и
прихоти своих бессознательных механизмов. «Он не умеет
размышлять так, как размышляем мы; он творит, как страдает
влюбленный; каждое его действие — будто случайность; каждое
его движение — это страдание; каждый его вдох — приближение
к гибели; сила его муки так велика, что позволила его детям
обрести собственный рассудок…. Он и его процессы, это отра-
жение того, что считается Богом; продукты его творения так же
28
Нежность к мертвым
живы, как живы мы, и муки их столь же яростны, как мучаем-