Нежность к мертвым

ся мы… каждая секунда его внутренней жизни — направлена в

бездну; рациональные центры отключены; возможно, не суще-

ствует другого биологического существа, которое при столь

сильной агонии, остается живым так долго… писатель или ху-

дожник повторяет акт творения, но момент его вдохновения

так короток, что ребенок рождается мертвым; вдохновение

Прокаженного — это боль, и он вдохновлен ежесекундно; сила

этой боли столь инфернальна, что Прокаженный не способен

соотнести продукт своего творения и разум… его деятельность

бесконтрольна и расстилается во все направления…»

Тимура будто замкнуло, глядя на бесформенный андроги-

нат; тело Прокаженного было узким, как ключ, как ключ-от-ее-

сердца, но выражало собой возможность открыть двери гораздо

более важные, чем двери в чье-то временное сердце. По меркам

ЕГО времени — любовь занимает десять минут; смерть же, как

ночь, простирается над всем безвременно и ежесекундно напо-

минает о себе спазмами боли, и если обычная боль — центрост-

ремительно напоминает О.М. о самоубийстве, то его — разлета-

ется из центра вдоль всего сансарического радиуса.

29

Илья Данишевский

2. Альбертина

«Я буду писать маленькими штрихами, словно заполняю

прошлое; выдумываю прошлое заново, такое, о котором хоте-

лось бы рассказывать… я буду заполнять свои дни этими запи-

сями, я буду тратить свое настоящее, чтобы придумать новое

прошлое. Ничего другого не остается, когда у тебя нет настоя-

щего и нет настоящего прошлого…», – это никуда не годится,

Альбертина истерично рвет бумагу, вначале исписанную, потом

чистую, – все это никуда не годится. Альбертина не может

пошевелиться, иногда ей кажется, что мускулы сломаны. Нуж-

но закрыть окно, но она не закрывает, дым вьется под потол-

ком, уже нечем дышать, кроме дыма, а у Альбертины астма. У

Альбертины темно-мутные глаза, в ее лице нет ничего красиво-

го, но она из тех, о которых говорят «породистая», что-то есть

в ее лице, по крайней мере в нем что-то находят. Альбертину

хотят мужчины, они чувствуют, что ее больным мускулам хо-

чется движения, но Альбертина даже не может открыть окно.

Пожалуй, у нее есть еще время. Она заставит себя подняться,

заставит себя открыть окно и выпустить дым. Но вначале она

покурит. Этого никогда не бывает много, даже когда болят

легкие. Вчера вечером ее рвало, но она думает, что это иное.

Но все же стоит открыть окно. Ее тонкие руки завершаются

спичками, спички бьются о коробок, наконец, зажигаются; ино-

гда Альбертине очень хочется сжечь этот дом, начать пожар с

вышивки на своем платье. Вот так!: уронить спичку себе на

колени, пусть огонь, как новорожденный, корчится на ее коле-

нях, пусть, как новорожденный, пачкает юбку, пусть тянет руки

к лицу Альбертины. Ей даже не будет больно, для нее не было

ничего другого, кроме этого желания. Непоседливое дитя. Пры-

гает на коленях, вызывает боль в коленных чашечках. Она

открывает окно. Если не концентрироваться на этих мыслях,

всегда получается лучше. Ей следует просто действовать, не

предвосхищая действие мыслью. Она вновь пишет «Женщина

и проституция», но слов нет, Альбертина лишь чувствует, о

30

Нежность к мертвым

чем ей следует сказать, она лишь чувствует это, но чувства ее

бесполезны. Зато она открыла окно. Дым медленно покидает

комнату. Там, за окном, нет ничего хорошего — в ее понимании.

Посмотрите, это гортензии, они лежат в ее палисаднике, а

дальше начинается ограда, к калитке ведет дорожка, вытоптан-

ная мужскими ногами, у него крупная стопа, всегда проблема

найти обувь, но фабрика Шмитца, у них находятся большие

размеры, но разве в размере дело(?), Альбертина знает, что

иногда в размере все дело, особенно когда ты не можешь найти

себе обувь; дорожка, под калиткой кирпичная крошка, злу не-

зачем входить в этот дом, а по бокам яблони, наверное, это

именно яблони, но они никогда не плодоносили для Альберти-

ны, возможно это что-то другое, но не дубы и не березы, их

слишком легко различить… за оградой ничего, только солнеч-

ный день. Альбертина читает Пруста, в этом есть некое мелан-

холичное движение, ей кажется, что книги переливаются под ее

кожей, наполняя пигментами, что книги существуют внутри