Нежность к мертвым

познакомились. Сумрачная, стареющая куртизанка, которая

давно растеряла свою клиентуру. Мне было четырнадцать, но

наш возраст скоро перестал иметь значение, его разъедини-

тельная функция сошла на нет. Иногда она вырывалась из

своего дома, чтобы вместе со мной выйти по улицам, как поря-

дочная мамаша. Сердцебиение ее матки было остановлено, но

ей нравилось выгуливать меня, как собственного сына или

собственного пса. Прикасаясь к этой юности, она сама рас-

прямлялась, и черты ее лица начинали напоминать череп. В

своем приступе материнства она часто пыталась развеять мои

фантазии относительно содержимого склепов, захоронений и

нефов капелл. Ее проститутская походка становилась ангель-

ской, как только своими руками она нащупывала во мне легко

опознаваемую грязь, крохотное запотевшее зеркало, и в его

отмели — свое детство. Мы были одинаковыми — в мои четыр-

надцать и ее трижды четырнадцать, и я казался ей потусторон-

ним существом, более страшным, чем собственное заразное

тело или любое изведанное тело пьяницы или моряка, которое

она впускала в себя; в том и было все дело, что я впускался в

ее комнату, но не впускался в нее. Подобное было для старой

проститутки новым, и очень скоро свод ее комнаты, закопчен-

ная и засаленная простынь впитались в меня так же сильно,

как мое бестелесное нахождение на ее кровати — в нее. Я обо-

рачивался в грязь ее дотошных рассказов и одеяло с пятнами,

чтобы найти чувство родства; мои призрачные истории и зер-

кальные чудовища уплотнялись, из дыма наливались кровью, и

когда она вдыхала огонь последней ночной сигареты — мясом

золы. В этом была моя проступающая реальность; будто вол-

шебный остров, который поднимается из моря; логово прости-

299

Илья Данишевский

тутки стало для меня одеждой, сифилитичная рука качала

колыбель моего спокойного мрака; это море грустной никоти-

новой тьмы опутывало меня сладким сном о далеких звездах —

голых, как женский скелет — на которых мертвые пляшут с

мертвыми. Она разглядывала мой сон, мою сопричастность ее

глубокой болезни, мои бледные щеки крохотного ребенка, и

будто зажигала маяк. Свет, исходящий из его головы, всюду

находил только море — только антрацитовое пространство ее

неустанного труда на ниве семяизвержения; я — был заверше-

нием ее труда, будто собственным ребенком, или словно мою

колыбель прибило к основанию этого маяка, будто долгождан-

ными родами после миллиона истеричных совокуплений.

Моя дружба с проституткой расчерчивала пространство;

аккуратное деление пристрастило меня к геометрии. Мне нра-

вилось осознавать перспективы и с анатомических атласов

зачерпывать знание о том, чем занимается моя подруга. Она

вела жизнь совсем иную, чем моя мать, и меж тем в ее венах

текло больше крови — я знал, что раз в месяц лишняя ее часть

вытекает наружу змеями, и никогда не случается задержек, ни

разу в жизни не случалось задержки у этой женщины, еще в

девятилетнем возрасте приговоренной к проституции. Красные

змеи — их тела из переливающейся крови — спали под крова-

тью этой женщины, я слышал шипение и шелест чешуи о че-

шую, нигде более тайная жизнь не пульсировала так яростно,

как в каморке старой проститутки. Сейчас, когда она состари-

лась, ей приходилось прибегать к грубым средствам для при-

влечения клиентуры. Иногда она часами обнаженная стояла у

окна в зазывающей позе, а я разглядывал ее спину. Старая

спина, рытвины старой оспы, но прекрасная прорезь, где по-

звоночник делит плоскость надвое, сочная траншея, густо на-

полненная тенями. Я видел, как эти тени растворяются на ярко

освещенных ягодицах, но затем рождаются вновь на пушистом

завершении ее расставившего ноги тела. Там все двигалось по

каким-то непонятным причинам, как, обычно, двигается у муж-

чины; все переливалось разными ночными оттенками и всегда

оставалось доступным. Руки она держала на поясе, чтобы всем

была видна худоба этих рук; какая-то кожная болезнь парали-

зовала эту кожу коричневыми пятнами; морщины шевелились

быстрыми движениями. Подмышки яблочные, гладко-серые.

Обычно она закалывала волосы, и мне были видны огромные

300

Нежность к мертвым

серьги, в которых когда-то висели крупные искусственные