ромодной идеалистичности подошвы и вылизанного языка) все
еще ощущается стремление в будущее, жажда большой дороги;
а в его ногах этого уже нет, только варикоз, только драная
рыжая шерсть. Ботинки хотели бы двигаться и плутать, изу-
чать собой улицы, а ему — нравится возвращаться домой, улы-
баться и целовать свою жену. Ботинки ничтожны, как и он сам,
но в них есть желание преодолеть свою ничтожность: вот крем,
вот губка, а еще мы можем увести тебя на край света, только
направь наш курс… Женщина должна чистить ботинки своего
мужа, если не хочет кормить его обиженное эго. С детства
известно, что в семейной жизни нет выплеска, и все накоплен-
ное не вытекает сквозь поры; поэтому лучше ничего не накап-
ливать, оттого — женщина чистит его ботинки. У Альбертины
есть на то и свои причины. Она преодолевает некий стыд своих
причин, прежде чем начать, а затем берет в руки губку и вы-
давливает крем на носок. Эти ботинки очень хотят будущего,
но у Альбертины будущего нет. Она смазывает их, будто обе-
щая им путешествие, но она знает, что путешествие отмени-
лось. Она дарит туфлям свое обещание, свои улыбки, свои
прикосновения, а туфли льнут к ее ладоням. А потом Альбер-
тина оставляет туфли дожидаться хозяина. Завтрашнего дня,
очередного похода на службу, грязи и скуки. Ничего личного.
Женщина умирает замуж, а затем изображает жизнь. Аль-
бертине смешны эти мнения, ведь женщина никогда не умира-
ет, как и мужчина — мертвое не способно к смерти. Потому ей
кажутся смешными разговоры о том, каким было прошлое
других женщин, а другие женщины так любят делиться этим с
Альбертиной, но в этом нет толка, прошлое отсутствует, мерт-
вое не имеет координат, фантазии — такая же болезнь мертве-
ца, как метастаза — губительное движение внутри материи. Но
женщины любят говорить с Альбертиной, они тайком читают
33
Илья Данишевский
ее книги, в перерывах между туфлями и кухней, и думают,
будто Альбертине интересны их бестолковые мертвости. Они
особо тоскуют в марте, затем в мае, потом наступает пик в
октябре, какие-то циклы, попытка проснуться. Но если ни у
одной не получилось, значит, не получится и у прочих. Но
Альбертина уверяет их в возможности невозможного, и жен-
щины улыбаются. Альбертина не врет, ведь всем известно, что
некоторых хоронят с платиной в ушах, с рубиновой брошкой, а
прочих в рубище, так что есть к чему стремиться. Зачем она
это делает? Это слишком маленький город, чтобы заводить
ссоры. Женщина должна любить прочих женщин, в этом закон
их крохотного потаенного мира, в этом его опора, и Альбертине
следует знать, что нельзя говорить людям правду, потому что
правда отсутствует, ведь даже сам факт отсутствует, и сущест-
вует лишь наше глупое о нем представление. Альбертине их
жалко; когда они держат ее за руку и говорят, ей их жалко, но
когда она здесь, ей противно от их существования; возможно,
ей противно и там, когда они держат ее за руку, но существует
и эта жалость, которая — отказ психики становиться виновной
в разрушении этой скарлатиновой пленки под названием
жизнь; она лопнет со временем, и Альбертине вовсе не стоит
участвовать в этом; но при этом ей больно, что женщина не
ощущает свою жизнь, как скоротечную болезнь… болезнь, меч-
тающую захватить собой тело, блистать в дорогих кольцах на
королевских аллеях аорты, венчаться в легких и орать с трибу-
ны огромного позвоночника.
Женщины читают, когда их мужья на работе. Книги Аль-
бертины — это не те книги, чтением которых следует гордиться.
Они непристойны. Они сотканы из женских историй, которые
никогда не были рассказаны женщинами вслух. Альбертина
увидела их в бинокль и выплеснула увиденное распутство, а
затем дала его выпить тем, кто и был источником этих исто-
рий… с горечью женщины читают о себе, оторопевают и нена-
видят Альбертину за наглость, а затем обращают оторопь и
ненависть в уверенность, будто это не с них списано, а лишь
обличает синдромы общества, и протекает из единого источни-
ка, который вынуждает из себя пить — каждую женщину. Они
плачут, сочувствуя той, которую бьют, а потом плачут в руки
Альбертины, что ее бьют. Альбертина знает многое о женских
судьбах, и даже гораздо глубже, чем знают сами себя женщины,