Иоким освобождает ее от тяжести платья, и отрезает воло-
сы. Он крошит ее кости и превращает их в прах, он освобожда-
ет ее — умершую от ожидания — от этого заточения. От собст-
венного тела, от женского отчаяния, от башни, от мифа о кра-
соте, от фантазии о замужестве, от идеалов рыцарства, от часов
судорожной и безумной мастурбации на образ своего гипотети-
ческого спасителя. Иоким впервые встает на путь Полуночной
Охоты — реализации женского желания перманентной смерти.
338
Нежность к мертвым
Он держит на ладони шейные позвонки Рапунцель, а затем
сжимает их в кулаке, превращая в песок. Отламывает череп от
ее черепа — и в песок. Ребра — в песок. И стопы. И кости бед-
ра. Он превращает Рапунцель в седой ветер праха. В быстро-
течность времени, в саван печали, воплощенную красоту.
Так Иоким становится полуночной охотой. И это он рас-
сказывает Лизе, а затем горько целует ее губы. Его мужествен-
ность остановила физическую воплощенность в минуту, когда
он увидел Рапунцель. Как седеют от страха, он — стал импо-
тентом. Вот что он говорит Лизе. И вот что такое Полуночная
Охота. Это — эвтаназия, Лизхен, Лизбет, Елизавета. Этот поце-
луй — последняя смертельная инъекция. Это освобождение
тебя из мира чудовищ и первобытной похоти.
Там, завтра, чудовищ не существует, и наступает рассвет.
Я тебе обещаю, – вот что он говорит.
И она ему верит.
Ласковый Нагльфар
Иоким вносит ее и кладет на стол. Сегодня она выступает
на сцене «Расколотого Льва», а ее ногти — становятся частью
Нагльфара, отмщения мертвых. Их потусторонней нежностью.
Я смотрю в ее погасшее тело, и отдаю последние почести ее
ногтям; даже больше — я отпиливаю ее кисть, любимую кисть
ее правой руки, и она станет носом царственного Нагльфара.
Сегодня я целую ее в последний раз. Забываю, как много
инородных предметов побывало в ее теле. Чувствую, что теперь
она ушла от меня навсегда. Даже больше, чем навсегда. Намно-
го больше.
Лицо Лизы выглядит по-настоящему счастливой.
Я целую линию судьбы ее правой ладони. Вычищаю грязь
из-под ногтей. Клянусь любить ее вечно. Закрываю ее глаза.
339
Илья Данишевский
6. Abschied
Мне нужно поговорить с тобой, он выпил мою душу.
Он выпил, он многое выпил, я все еще не могу —
из нашего аморфного отвращения —
выползти и выкачать весь яд.
Я перестал верить в жизнь. В сам ее факт.
– герр Маннелиг
Завершение их истории, как и ее начало, кажутся абсолют-
но поверхностными. Проходными, мимолетными; при всей этой
внутренней жестокости, история остается несколько шире про-
стой воображаемой любви, она — обезображена последствиями.
Их знакомство свершилось в самом обычном месте; таком, где
они оба могли оказаться и оба оказались — только здесь два
этих типажа могли столкнуться и, конечно, сталкиваются, что
не означает невозможности столкновения на этих квадратах
каких-то других типажей, то есть ничего из ряда вон не проис-
ходит, не звенит колокол, ничего, вообще ничего не происхо-
дит, кроме их знакомства, и это знакомство не обрамлено ни-
какими событиями, как и повелось в дальнейшем: события их
истории не маркированы, никак не могут даже казаться знаме-
нательными или символичными, вокруг них ничего не про-
изошло и больше не произойдет, кроме самой этой встречи —
на разных концах помещения. Пигмалион сидел за столом, он
появлялся здесь часто, как бы ожидая знакомства с кем-либо;
его одиночество было уже достаточно долгим, чтобы любую
встречу посчитать значительной. Герр Маннелиг оказался здесь
позже — волей случая — и пусть он предпочитал эксперименти-
ровать, а не ждать, не слишком многие были согласны на такие
эксперименты, и герра все еще нельзя было в полной мере
назвать проституткой; и в силу неизбыточности опыта, он все
еще считал свои попытки и эксперименты чем-то значитель-
ным и, как бы, не растрачивался по пустякам. Они шептали
друг другу на ухо «я будто протащен по кругу, я уже здесь, и
мы оказались рядом, я уже распутал свои самообманы и про-
исходящее – всерьез», «Ne me quitte pas», «Ne me quitte pas»,
340
Нежность к мертвым
«Ne me quitte pas», «Ne me quitte pas», «Ne me quitte pas», «Ne
me quitte pas», «Ne me quitte pas», «Ne me quitte pas», – то есть
не говорили друг другу ничего серьезного, сколько бы не по-