Выбрать главу

близко и совершенно точно без одежды, но их занятия любо-

вью не выражались последними каплями или стонами, она

могли проводить в сумраке беседы всю ночь, так и не излива-

ясь, но все же, когда этот примитивный шум рождался за сте-

ной, она могла уснуть со спокойной совестью, всякая беседа ее

отца с посторонним рождала ревность, его же меланхоличные

одухотворенные движения — никогда. Миндальная комната, где

в янтаре застыли его запахи, он старомодно сжимает плотный

резиновый шарик и содержимое флакона распыляется в возду-

хе, он все еще взволнован резонансом цветов и невозможно-

стью умертвить свое тело ножом или долгим героином, а она

уже спит с его любовниками. В сути, она не может вспомнить,

сколько их было. После Франка, существование которого на-

считывало около десяти месяцев внутри квартиры и двух из-

нуряющих рыданий на лестнице, он ускорил движение, акты

мелькали, от скорости образуя зияние между кадрами, кто-то

не задерживался даже на день, с большинством из них он даже

не спал, ему хватало лишь одного — выпить до дна взглядом

своих аспидных глаз, и когда они были опорожнены — в дело

вступала она, кандидат самых банальных наук.

Я хочу очистить слово «извращение», манифестировать его

утраченную суть, кухонным ножом отрезать экспрессию и ок-

350

Нежность к мертвым

раску. В своей незавершенности, мой отец был прекрасен, тогда

как я была извращением полнейшей укомплектованности; ут-

вердив лишь один вид извращения нормой, он никогда не мог

бы овладеть моей любовницей, в этом его Венеция шла на дно,

только в этой незавершенности стандартов он продолжал дви-

гаться.

Вот что заполнило столицы: дисгармоничные пары; бере-

менные, похожие на паучих, уродливые молодые люди с поце-

луями в прыщавые лбы своих случайных уродливых незнако-

мок; дурно пахнущий смог; поезда с обезглавленными бездом-

ными в своих вагонах; люди и псы с идентичной вонью; про-

пахшие гарью бабы с мелированным мозгом; разорванные газе-

ты и клочки диафрагм; листовки «мы против СПИДА» в ладо-

нях спидозных педиков; работники строек и сами стройки

шанкрами на старых площадях, лопнувшие края и черное семя;

жертвы партнерства, скучные и лишенные экспрессии перепи-

хоны; отвратительные фурункулы и спермотоксикоз, эякуля-

ция-овуляция-дефлорация своим стальным кольцом вокруг

мужских яиц и женских принципов; эпиляция воздуха, превен-

тивный расстрел возможностей, оптические обманы и фаталь-

ные блики солнца, турки и европейские прокаженные в одном

акте и бесконечном количестве белых капель; женщины — как

волокна или застиранная одежда, любая из них лишена уни-

кальности, она рождена, чтобы кто-то засунул двустволку в ее

промежность и рискнул нажать на курок; снафф и продавцы;

вывески тайных услуг и развоплощение самого факта тайны;

сегодня напротив пара вызвала мою тошноту, она — как воспа-

ленный аденоид, а его губы целуют ее гнойнички, медленно

облизывает края ранки и погружает кончик — в сердцевину,

мне хотелось разорвать ее губы; они, укравшие чужую одежду

и чужие прически, автоматически раздвигаются, раздвигаются,

раздвигаются до разрывов; монашки с влагалищами трепетных

ланей; шлюхи — это продавцы желтых роз, синие жрицы Вене-

ры без клапанов в сердце; застывшие в менопаузах изрыгатели

правды; все они как собаки, вылизывающие друг другу яйца в

ясновидении своего убожества, прильнувшие к кому попало,

Менандр и Евклид, чудовищные 69 с залпами навылет, чьи-то

простывшие аденоиды, женщины в чулках цвета «спелые бло-

хи» с грудной клеткой, как вонючий спортивный кроссовок,

351

Илья Данишевский

открытые перспективам и новым жизням; общественный туалет

«8-00 — 22.30, не бросайте туалетную бумагу в унитаз, не дро-

чите в раковину»

Мизантропия — это сакура. О ней говорят, только когда

она отцветает. Сакура — это менструация.

Я редко встречаю красивых женщин. Это идет из потаен-

ных чердаков, досок с обязательным ржавым гвоздем на конце,

из той идеи, что красота не может быть выражена. Их глаза

всегда тусклые, а каблуки изломаны. Стоит любить только ту,

что за жизнь не сломала даже одного каблучка. Надо поджечь

места, где танцуют танго. Различить красоту можно только в