Нежность к мертвым

разве это не абсурд?

Франциск. Даже колокола хотят крови. И он — тоже.

Священник. Нет, ему все равно. В этом величие твоего не-

справедливого Отца.

Франциск. Это кощунство.

Священник. Это реальность.

Франциск. Все уже подходит к концу. Вечная ночь близко.

Священник. И мы хотим встретить ее в тишине.

Множество мертвых смотрят на Франциска, на то, как он

подходит к священнику вплотную, гладит его по гнилому лицу,

затем втыкает в его мертвое тело свой нож. Мертвые не нару-

шают собственной тишины. Мертвые привыкли к бесконечной

боли.

Мертвое тело шумно падает на мрамор, Молчаливая сестра

начинает «шевелиться». Ее бронзовая юбка прерывает тишину,

язык копошится внутри ее тела, начинает судорожно облизы-

вать «губы», Молчаливая сестра поднимает крик, она хочет

накричаться вдоволь перед последней ночью, даже ей ясно, что

скоро всему этому придет конец.

381

Илья Данишевский

Постмортем

Время скрывает от нас друзей детства; детство скрыто от

нас пеленой более густого прошлого; густое прошлое наше

прошито анамнезами и ремиссиями воспоминаний; на наших

больных сердцах скрепы настоящего; наши кости уже не разго-

варивают о высоком искусстве. Иногда время неожиданно под-

нимает подол, и, как бывает, когда поднимают подол, мы заво-

рожены бликами солнца на лобке, смущение и притягательная

сила, с такой силой — как первая девочка, в поле или где-то

еще, зовет нас за собой, целует, потом поднимает юбку, но не

дает притронуться и больше не дает поцеловать, убегает —

время показывает нам себя; оно — это болезнь, своей невиди-

мостью позволяющее оценить здоровье; там, в прошлом… там, в

моем прошлом; там, в твоем прошлом… иногда эти неловкие

воспоминания внезапно собираются в одно целое. Я разбросал

приметы этого времени — к которому отсылаю; я рассказываю

свою историю одному лишь слушателю — ее звали Анна (или

Миз М.), мы познакомились(?) в Монмартре, и обсуждали

жизни Виана, Матисса, Бернара и Беро, – и я рассказываю

историю безымянного города ей, чтобы, когда время сложило

свой пазл, ей стало ясно, что город этот носит имена Гертруды,

Стеллы, Ингеборт Альбертины, Медеи и Астры, многих других

женщин, в моей плоскости зрения — этот город как контурная

карта с жирными линиями их точек; черная линия Ингеборг (и

влюбленного в нее святого отца) и ярко-малиновая Альберти-

ны, зеленая Венеры, небесная Медея, карминовая линия-Анна

провела меня когда-то закоулками воспоминаний, и моя исто-

рия посвящена ей, включенная в список моих историй «Книги

Фрагментов», сегодня моя история посвящена только ей и

опирается, вероятно, только на то, что будет понятно женщине

в зеленом платье с холма Монмартр, и, возможно, никому

больше… нашему дыму, нашему утраченному времени, нашему

непонятному знакомству, всему нашему злу, всей нашей под-

лости, всей полноте нашей любви к Писсаро и Преверу, – я

382

Нежность к мертвым

помню наше желание бросить привычное и вместе бежать в

Комбре, – каждой из нашей несбывшейся любви, всему этому

я себя посвящаю, к каждому из твоих воплощений — Гертруде,

Одетте, Альбертине, Медее и Эльфриде — я протягиваю себя

сквозь время своим старомодным письмом нарративного толка,

и воплощаю твои перемены, плавно описывая в начале одну, а

затем другую, в их бесчисленных наименованиях — Гертруда,

Ингеборг, Альбертина etc, с такой же легкостью, как ты меня-

ешь платья.

...вот леди Анна, зеленое платье,

камея, подол, дорога

идет от нуля... Грюнлянд-штрассе

идет от меня – вот дорога

и стриги столичных улиц, и карнавалы

а в кармане – у меня – камешки из Монмартра

из Монмартра мои крики, я поднимаю их вертикалью

я подбрасываю их, как камни

за пазухой, обвенчены кулаками, мне не с чем иным – венчаться,

камни, ракушки, песок ах вам направо и память

93-го в черно-белом моя собака за шею ее как кольцо обнимает палец

мне сказали "----", но я не слушал, меня уговаривали

печали колоть марксизмом, поезда направленьем "Любовь – Монмартр"

и леди Анна на станции

мы встречаемся

я отражаюсь изломанный в ее брошке

я разглядываю себя в ее платье

я временно понимаю ее

от ее вида – я стеснительно путаюсь в собственных пальцах -

я бы завязывал рукава за спиной собака погибла собака погибла(?)