Нежность к мертвым

вы за них предложить: четыре пфенинга за глубокий минет.

Альбертина идет в сторону вокзала, и вокруг нее мир, ко-

торый понятен уму Альбертины. Мир и его жители, желающие

добиться права голоса, вето, свободы и понимания, выгодных

инвестиций и гарантов безопасностей, удовлетворения потреб-

ностей, удовлетворения чрезмерностей, детальности и сладост-

растия, желающие вначале своих невест, а затем чужих жен,

разочарованные в настоящем и обналичившие прошлое, живу-

щие от перемены до перемены, замкнутые в социальные инсти-

туты, примыкающие к политическим партиям и религиозным

идеям, чтобы закрыться моральными нормами и получить

одобрения духовника, чтобы заплатить за свою цену и пожать

крамольный урожай, желающие вырваться из устоев и обру-

бить корни, и напоминающие о корнях и устоях, ради сохране-

ния эмоциональных привязанностей, разложившие вселенную

на «да» и «нет», редкие избранные, осознающие свою гениаль-

ность в разговоре с медузами и в кокаиновом трипе находящие

тайные знаки, учителя и гуманисты, и оппозиция дегуманистов

и развратителей, сталкивающиеся волнами и в дуэли ради

собственной правды и защиты индивидуальной правды, оправ-

дывающие нищету и возводящие ее в индульгенцию, – текли

по улицам мимо Альбертины. А если кого-то из перечисленных

46

Нежность к мертвым

не было, то Альбертина знала, что они все равно существуют.

Где-то в своих домах они сколочены в группы и ненавидят.

Они бьют своих жен, чтобы те вобрали ударами истину. Они

насилуют своих дочерей и прикасаются к прекрасному. Мес-

течковые поэты спорят о направлениях. Каждый защищает

территорию, свои ничтожные садовые угодья, а затем в какую-

то минуту рвутся на всех порах к новым угодьям и новым

ценностям, каждый имеет свое мнение на тему Альбертины,

ведь мнение — очень важная валюта для тех, у кого не хватает

денег купить голоса. Вокруг бушуют мнения, разделенные на

«приличные» и «нет», и у паствы двух этих мнений есть моти-

вы исповедовать их; вся эта жизнь должна быть под завязку

забита сомнениями и знанием о правде, чтобы хоть какая-то

дорога сохраняла очертания. И именно поэтому идущие мимо

Альбертины так боятся первобытных матерей и цепных псов,

подлунных скитальцев и Безумного Короля, боятся невидимых

пальцев иного мира, который иногда сталкивается и происхо-

дит минутное столкновение с тем, что не могут осмыслить

моральные категории. Первобытное зло, наделенное лицом

сладострастной педофилии (которое совсем не то, как у тех

отцов-с-дочерьми), вычурная романтически-выгнутая некро-

стенция, теплая шелковистая ткань любви к внутренностям, то

есть — вселенная самовластных и запрещенных влечений и

сущности, без рода и половых желез, олицетворяющие эти

принципы… Альбертина могла понять эти влечения, и потому

Альбертина была больна. Могла осознать, что толкает убийцу

на совершение хладнокровного убийства, и даже не могла осу-

ждать его, как понимала, и не могла осуждать боль и негодова-

ние родственников убитого. Она могла это вобрать в себя и

могла объяснить тем, кто желает услышать, но желающие не

рождены. Все ведь достаточно просто. Но люди, поставившие

на колени моральность или поставленные моральностью на

колени, не могут вобрать и потому правильно оценить сущест-

вование тех, кто никак не приложен к морали, кто опосредован

ею, то есть — болен. Заключенные в клиниках, утопленные

толпой, живущие в темноте и придавленные массивом города,

– это их кровь течет под цивилизацией, невидимый поток и

страшная язва, именно их дыхание вызывает коровий мор, их

движения оставляют колдовские круги, живущие вне дороги, –

являются причиной появления городов. И само существование

47

Илья Данишевский

тех, кто наречен вечным врагом человечества, позволяет чело-

вечеству существовать. Так Альбертина, уничтожающая жизнь

своего мужа, заставляет его чувствовать свою жизнь и бороться

за нее; так он борется с Альбертиной, но знает, что полное

уничтожение ее, изгнание за границы своего города, приведет к

исчезновению города, уничтожению жизни, и потому он —

бездеятельный, но противостоящий Альбертине — не двигается