Дорога делает кокетливый поворот, изгибаясь в плоскости, как на треке, н под светом фар проступает вздыбленный каркас моста. "Волга" проносится между пупырчатыми арками стальных пролетов. Шум мотора обрубается мелькающими по сторонам наклонными фермами.
- Ххлоп, ххлоп, ххлоп!..
По ту сторону моста начнутся разноцветные заборы финских домиков, окраина военного городка, появятся бесконечные знаки ограничения скорости, запрещения обгона, а вместе с ними замелькают свадебные стаи собак, кошки... Чаще кошки. В отличие от собачьей непосредственности, они обескураживающе пугливы, и в пугливости этой не боязнь, не трусость, а диковатая скрытность, слепое недоверие ко всему, что живет вне стен хозяйского дома, - вторая натура диванных баловней. Захваченные светом, они жмутся к земле, затаиваются, чтобы в самый неподходящий момент с решительностью самоубийц броситься наперерез автомобилю. Лютров убавил скорость и опустил стекло дверцы. Еще поворот, и на дороге, в недосягаемой светом темноте, блестят отражательные стекла на бортах большого грузовика. За ним полыхает костер света от фар "газика" с брезентовым верхом. Над землей туманом растекается синий дымок от работающего мотора. "Газик" установили поперек обочины с умыслом осветить ямину кювета, но свет захлестывает бугор за ним, пробивается дальше, к плотной колоннаде сосен на холме. Кому-то не повезло с техникой.
Мотнувшись в обход березовой рощи, дорога вползает на холм. В конце долгого спуска блеснула красным бензоколонка, трубно прогудел тоннель под бетонным мостом железной дороги, и начались последние километры узкой бетонки, ведущей к проходным аэродрома.
И от вида знакомых, освещенных прожекторами решетчатых ворот, от встретившего машину бодрого краснолицего солдата в светлом полушубке, угадавшего "Волгу" Лютрова а оттого с веселым старанием раскрывшего одну за другой обе половины ворот; наконец, от улыбки парня) которая не покидала его во время проверки пропуска ("Мы-то с вами знаем, что это глупая игра с пропуском, - как бы говорила эта улыбка, - но такова служба, ничего не поделаешь"), - и от всего этого Лютров словно бы ожил, очнулся от видений ночной дороги. Здесь, за воротами, начинался мир живой и деятельный, который только и ждет рассвета, чтобы зашуметь и задвигаться,
- Сколько часов, не скажете? - спросил солдат, которому хотелось как-то выразить свое хорошее отношение к знакомому летчику.
- А если будешь узнавать о температуре, спросишь, сколько градусников?
Они рассмеялись. Потом закурили, причем, прежде чем прикурить, солдат старательно, с видом участника той же игры огляделся.
- А у вас какое звание? - в тоне вопроса чувствовалось, что солдат задумал ответную шутку.
- Майор запаса.
- Спокойной ночи, товарищ майор! - довольный своей находчивостью, постовой отдал честь.
Утром Лютров узнал, что накануне вечером в гостиницу звонил начальник отдела летных испытаний фирмы Данилов. Интересовался делами экипажа, а когда Чернорай сказал ему, что завтра предстоит последний полет перед заменой двигателей, Данилов распорядился, чтобы после установки самолета на замену двигателей ведущий инженер Углин, бортрадист Коля Карауш и он, Лютров, прибыли на базу. Слава Чернорай, присланный на несколько полетов подменить заболевшего второго летчика, должен вернуться в КБ, где он отрабатывал на тренажере навыки управления новым лайнером "С-441", которому летом запланирован первый вылет.
- А нас для чего отзывают, не спросили?
- Чернорай разговаривал, а он, сам знаешь, человек военный, улыбнулся Костя Карауш. - Начальству вопросы не задает.
Взлетели, как обычно, во второй половине дня. Через двадцать пять минут после взлета, когда самолет вышел из зоны связи с аэродромом. Костя Карауш доложил:
- Командир, разрешили третий эшелон набирать, девять тысяч.
Его перебил Углин.
- Подождите, подождите... Командир! Алексей Сергеевич!
- Ау!
- Вот какой вопрос: мы сейчас где находимся?
- Булатбек, уточни.
Связанные самолетным переговорным устройством (СПУ), все на борту слышали каждое слово, к кому бы оно ни относилось.
- Подходим к городу Перекаты, - начал Саетгиреев, - удаление от места взлета...
- Сколько мы ушли? - торопил Углин. - Чего-то у нас непорядок.
- Удаление - двести пятьдесят километров.
- Так, двести пятьдесят, - голос Углина звучал тревожно. - Значит, если верить топливомерам...
- Так, - сказал Лютров, чуя недоброе.
- ...У нас топлива сейчас... восемнадцать тонн. И уходит очень быстро.
- Что вы, ребята? - Лютрову было чему удивляться: перед вылетом на борту находилось около шестидесяти тонн горючего.
Но по диктующему голосу Углина Лютров понял, что ведущий не только старается быть точным в подсчетах, но и требует, чтобы к его словам отнеслись серьезно.
- Впечатление такое, - продолжал он, - что с одной стороны, с левой, уходит топливо. Очень быстро.
- Так.
- Кроме седьмых баков, - добавил бортинженер Тасманов.
- И расходный тоже уменьшается. Поэтому...
- Так.
- Ну и шутки у вас, Иосаф Иванович, - невесело сказал Костя Карауш.
- Увы, Костя, это не шутки... Так вот насчет эшелона. Может быть... До Перекатов сколько?
- А сядем мы там? - Чернорай понял, куда клонит ведущий. - Булатбек, сколько там полоса?
- До Перекатов триста. Полоса...
- Запасной аэродром у нас какой? - опять спросил Углин.
- Полоса в Перекатах две... да, две тысячи метров.
- Давайте тогда вернемся, - сказал Тасманов.
- Погодите. От места взлета сколько ушли? - спросил Углин.
- Двести пятьдесят.
- Тогда погодите разворачиваться, лучше идти на Перекаты.
- Булатбек, в Перекатах что за аэродром? - спросил Лютров. - Я там не был.
- Новый аэродром, бетонная полоса. Я был да нем.
- Костя, запроси погоду Перекатов, быстро, - сказал Лютров.
- Понял: погоду Перекатов.
- Восемнадцать тонн, - сказал Лютров, - это, братцы, надо снижаться.
- Да, надо снижаться, - отозвался Углин. - И садиться в Перекатах. Что-то с топливом...