Далеко за Нантакетским проливом, по ту сторону Атлантики, Ла-Манша и реки Арун, в Уинборне, стоит на тележке чайник с чаем, и бабушкин стол завален выстриженными из газет статьями с фотографиями Дины на суде в Лондоне.
Мэделайн занимается семейным альбомом с вырезками, и за ее работой следит со стены муж, покойный Перси Лукас, навеки молодой и красивый в крикетном фланелевом костюме. Бабушка, Дина и Ник смотрят новенький телевизор. Он жужжит, и появляется картинка. Мистер и миссис Кеннеди стоят на просторном газоне у большого белого дома с темными ставнями.
– Правда, она очень милая? – говорит Дина.
– Правда, – отвечает бабушка. – Но все-таки немножко застенчивая… – Она вглядывается в экран. – Но от этого она мне нравится еще больше. Мне кажется, у нее внутри спрятан стальной стержень.
Ник замечает, что Кеннеди – первый американский президент, родившийся в нынешнем веке.
– И первый президент-католик, – добавляет Мэделайн, хотя это, конечно, и так все знают.
Все как будто немножко поглупели от радости. Они смотрят, как мистер Кеннеди качает на руках маленькую дочку, Кэролайн. Он сажает ее к себе на закорки и бегает взад-вперед по газону. Телеобъектив дергается, следуя за ним, и на ходу показывает толпу журналистов, фотографов и киношников, которые толкаются, желая поймать удачный кадр.
На заднем плане на дороге ждет огромный белый «линкольн», готовый, по словам комментатора, отвезти мистера и миссис Кеннеди и его родителей за несколько миль, в место, называемое «Арсенал», где избранный президент произнесет речь по случаю своей победы.
Кэтлин очень хотела, но не смогла вырваться, чтобы присоединиться к ликующей толпе, стоящей вдоль Ирвинг-авеню в Порт-Хайаннисе. Чуть раньше Мел позвонил ей из аптеки. Он сказал, что у него для нее сюрприз. Ровно в одиннадцать часов она должна включить телевизор. И вот она повесила на дверь табличку «Вернусь через 15 минут», заперлась и опустила жалюзи, чтобы утреннее солнце не мешало смотреть.
Какого?..
Она потрясенно прикрывает рот рукой, когда на экране появляется он – на площадке для прессы, на газоне, чуть поодаль от журналистов.
Ее словно громом поразило.
Она едва дышит.
Звук прерывается – ветер подхватывает и уносит вопросы журналистов и ответы мистера Кеннеди. Потом объектив показывает крупный план, и она видит, что Мел сжимает в руках фотоаппарат – тот самый, которым фотографировал ее. К пиджаку приколото удостоверение журналиста – точно такое же, как у всех остальных. Господи, где он его взял?
Она садится, обхватив себя руками.
Она сегодня смотрела, как он уезжает на работу – в мятой рубашке и брюках, рядом на сиденье валяется лабораторный халат. Неужели он поехал прямо на главную улицу и купил себе новый костюм? Впрочем, какая разница.
Может, просто объектив смотрит под таким углом, но в ее глазах это выглядит так, что миссис Кеннеди поворачивается к нему. Поворачивается к Мелу.
Господи, царица небесная.
Кэтлин вскакивает с места лишь для того, чтобы переключиться на другой канал – еще раз посмотреть запись.
Смотрит снова и снова.
Просто потрясающе, как смиренно выглядят мистер и миссис Кеннеди, стоя рядом. Лицо у миссис Кеннеди расслабленное – может быть, немножко усталое, улыбка мягкая.
Миссис Кеннеди примерно ровесница ей, Кэтлин.
Даже по телевизору видно, что глаза у нее темные и блестящие – такие, что к ним хочется присмотреться. Похоже, у нее хорошая интуиция. Она умная. И еще Кэтлин приходит в голову, что миссис Кеннеди видала в своей жизни несчастье или, во всяком случае, печаль. У нее глубокий взгляд.
Тут будущая первая леди поднимает руку, чтобы прикрыть лицо, и магия момента рассеивается. На улице в самом деле яркое солнце, вспоминает Кэтлин. И ветерок.
Динь-динь!
У нее под рукой звонит колокольчик с конторки. На черно-белом экране телекамеры наезжают на цель, и серебристый простор пролива мерцает и вспыхивает, словно всю эту сцену, актеров на ней и сам завершающийся год омывает бескрайний щедрый блеск Нового Света.
Эпилог: Нежность
Но это нежная и чувствительная книга, и, как мне кажется, правильная и необходимая, и я, если можно так выразиться, держу ее в объятиях.
Все молодое, нежное вылуплялось из прошлогодней заскорузлости356.
В тот, самый первый, день первоцветы и фиалки украсили яркими пятнами землю в лесу. Колокольчики вздымались на бледных тонких стебельках, и почки лопались зелеными взрывами. Мысленным взором она снова видела его – за ореховой рощей, вниз по узкой тропе, мрачноватый, сложенный из темного песчаника357 домик лесничего под защитой старых дубов, кругом ни души, тихо358. Она бы развернулась и двинулась дальше, куда шла, если бы не пять клетей. Она сказала себе, что быстро глянуть – от этого вреда не будет.