– Я думал, что, может, мы вместе…366
Они купили небольшой участок земли на острове Ванкувер, подальше от столицы, Виктории, где жители воспроизводят уже утраченную, довоенную Англию: боулинг-клубы, крикетные павильоны, игра в крокет, шекспировские общества, мелкий снобизм и пышные чаепития в четыре часа дня.
Какой удивительный этот остров. Совсем рядом с берегом киты вырываются из глубин. Иногда Оливер договаривается с местным жителем, чтобы тот прокатил их на каноэ посмотреть тотемы индейцев-хайда. Огромные глаза смотрят с берега, и этот взгляд завораживает ее. Особенно величественны вырезанные из дерева во́роны. Когда-нибудь она их сфотографирует и отправит фото своему отцу-скульптору.
Горы зеленые, окутаны покрывалом тумана и навевают самые разные настроения. Климат одновременно мягкий и нежаркий. В декабре прошлого года она украсила стол рождественскими розами из собственного сада.
Что касается лесов, они пышные, темно-зеленые. Это правда, иногда здешние деревья ее пугают, особенно если случается засидеться под открытым небом, делая наброски. Но в окружении великанских дугласовых пихт и красных кедров обретаешь свои подлинные размеры. Обретаешь смирение, которое тебя заземляет, держит и глубоко успокаивает. Пускай эти места для нее еще новы, но земля ее всегда помнит.
Лес по соседству, где они чаще всего бывают, называется Кафедральной рощей. Там сами ветки дышат; там она снова начала рисовать и писать маслом.
Дома она собирает плоды из сада, варит варенья и закатывает в банки домашние консервы. Еще она разбивает огород. Ее муж – ибо он ей настоящий муж, разве что не на бумаге, – ходит за скотом, у них шесть коров и десять лошадей. Его прежняя мрачная тоска совсем прошла. Он жалуется, как и следует ожидать, на хищничество лесорубов, европейских поселенцев, и дым от древесно-массного завода в долине Альберни. Но он здоров и благополучен.
Они подружились с местным индейцем-хайда, его зовут Ниис К’аалас, и с его помощью печатают листовки, в которых обличают недостатки местного правительства. Для охраны древних лесов – чтобы не разбазаривать их на мелочи – была создана королевская комиссия, но ее рекомендации остаются без внимания.
Ниис сказал, что она и Оливер могут звать его Гарви, но она ответила, что хотела бы использовать его настоящее имя, если он не возражает, и такая формальность его насмешила.
Оливер и Ниис пишут листовки, а она их иллюстрирует. Ниис часто хлопает Оливера по спине и, коварно хохоча, провозглашает:
– Наш следующий главный лесничий!
– Почему бы и нет? – парирует муж. – Скажи, почему бы нет?
– Потому что ты никак не научишься говорить по-человечески!
Диалект Срединных графств, на котором разговаривает Оливер, ужасно смешит Нииса. Из них двоих у Нииса лучше получается сочинять листовки, потому что Оливер чересчур ударяется в поэзию, зато Оливер лучше понимает, что происходит в лесной промышленности и на древесно-массном заводе. Ему все это слишком знакомо по деревням Тивершолл и Атуэйт, соседними с Рагби.
– Вот посмотришь, – парирует Оливер, и они возвращаются к работе, продолжая спорить.
Несколько недель назад к ним пришла художница, женщина лет пятидесяти, некая мисс Карр, желающая приобрести выносливую лошадь для путешествий по побережью острова. Она совершенно очаровала Конни.
Родители мисс Карр англичане, но родилась она в Британской Колумбии. Училась в Париже, а также в Лондоне, в Вестминстерской школе искусств, но ее работы – как понимает Конни, когда видит их в малоизвестной галерее в Виктории, – странны, пронизаны духом, не похожим ни на что знакомое. Они по-европейски прагматичные и в то же время – совершенно чуждые. Они потрясают и не отпускают.
Пока Оливер ходил в стойло за другой лошадью, чтобы показать мисс Карр, она – Эмили, так она велела себя называть – сказала Конни:
– Признаюсь, я цепляюсь за землю и ее милые сердцу фигуры367.
Гостья предложила устроить совместную вылазку для зарисовок с натуры, и Конни пришла в восторг от этой идеи. Затем гостья извлекла из поклажи сэндвичи с лососем и угостила Конни с Оливером. Лучшей лососины Конни в жизни не пробовала.
Она тоже хочет рисовать массу, вес и земные формы. Здешние пейзажи совершенно не похожи на знакомые ей английские и итальянские. В лесу, окружающем их ферму, темно, как в утробе. Столбы света и тени открывают и скрывают, открывают и скрывают. Здесь живут тайны, которые беседуют с тобой лишь зелеными парящими тишинами и раздвоенными языками древних корневых систем.
Оли смотрит, как завороженный, на сосновую шишку, принесенную вчера отцом в кармане. Он пытается ее удержать, хотя она больше обоих его кулачков, вместе взятых. Когда они ходят в лес, мать осторожно прижимает его пальчики к сосновым иглам. «Бо-бо!» – смеется она, и он тоже смеется – от удивления. Иногда она приближает его носик к капле смолы на коре. «М-м-м-м!» – восклицает она, и у него на личике – такое же наслаждение, как в тот миг, когда он присасывается к ее груди.