Да тут еще Сирия… Несколько отрядов до зубов вооруженных сирийцев перешли границу с Египтом и двигались по главной дороге, ведущей к Фивам.
Персональный пруд молодого фараона строго охранялся вооруженными эфиопами. Любой, посягнувший на его неприкосновенность, рисковал быть строжайшим образом наказанным. Бит плетьми и посажен в холодный подвал без ограничения срока. Таковым был первый Указ Аменхотепа четвертого для внутреннего употребления.
Неф, противница всех и всяческих телесных наказаний, пыталась воспротивиться и отговорить молодого фараона от подобных жестокостей. Мол, никто и не собирается посягать на его персональный пруд.
Молодой фараон был непреклонен. В этом вопросе он стоял на жестких принципиальных позициях. Неф уступила. С того дня стражники-эфиопы отгоняли любого, попытавшегося приблизиться к пруду.
Каждый день в предрассветный час Хотеп сидел с удочкой на берегу своего пруда и едва слышно шептал:
— Погодите… Скоро все увидите… Я ее поймаю, тогда посмотрим, кто из нас слабоумный!
Кого именно хотел поймать молодой фараон, какой такой диковинный экземпляр, никто не знал. Все только плечами пожимали.
Неф опять собрала «большую четверку». На этот раз пришли только трое. По неизвестной причине отсутствовал Пареннефер.
— Царица! Нужно выслать навстречу сирийцам войско! Пока еще не поздно! — говорил взволнованный Эйе.
— И конницу! — поддержал его Маху.
Неф долго молчала. Видно было, она напряженно думает.
Наконец, когда уже нельзя было дольше молчать, сказала:
— Фараон Аменхотеп считает… достаточно и десяти конников!
Эйе, Маху и Маи дружно начали кричать и размахивать руками. Но понять их было невозможно, поскольку кричали они все одновременно.
Царица Нефертити подняла вверх руку. Троица замолчала.
— Фараон Аменхотеп решил. Готовьте десять лучших конников!
Маху и Маи низко поклонились и поспешно покинули резиденцию. Эйе остался стоять, где стоял. Он, нахмурившись, смотрел на Неф.
Царица Нефертити тоже долго смотрела прямо в глаза своему наставнику. Но в ее глазах Эйе не заметил и тени растерянности.
Тогда Эйе пожал плечами и спросил:
— Что будем делать с «лазутчиками», царица?
Неф поморщилась и ответила с брезгливой гримасой на лице:
— Придется ехать на поклон к Рамесу…
Помотала головой, совсем как Эйе, и, вздохнув, добавила:
— Прежде надо навестить врача Нахта. Я поеду одна! — поспешно добавила Неф, видя, что Эйе уже собрался сопровождать ее.
Эйе кивнул головой.
В тот же вечер, (вернее, уже была глубокая ночь), Неф переступила порог дома врача Нахта. Прямо с порога спросила:
— У тебя сохранился тот противный порошок, которым ты меня усыпил, тогда… Ну, помнишь!
Неф провела пальцем вокруг своего прекрасного лица.
— Помню, лягушонок! Ты лучшее мое творение.
— Много его у тебя?
— А сколько надо?
— Перестань отвечать вопросом на вопрос! — гневно сказала Неф. И даже топнула ногой. — Это невежливо!
Другой бы испугался. И даже упал бы на колени перед царицей всего Египта. Но врач Нахт только усмехнулся.
— Тебе уже понадобился яд? — поинтересовался он.
— С чего ты взял? — изумилась Неф.
— Фараон без яда, все равно, что павлин без перьев. Давай отравим всех жрецов! — обрадовался Нахт.
Он даже потер руки, как перед вкусным обедом.
— У тебя только одно на уме.
— Будь я фараоном, не удержался бы… Всех жрецов разом отправил бы в гости к Ассирису!
— Я никого не хочу убивать! Мне нужно другое!!!
Неф оглянулась по сторонам и понизила голос, хотя они были совсем одни в большом кабинете врача.
— Если кому-нибудь хоть слово… — тихо сказала Неф.
— Чтоб меня крокодил сожрал! — поклялся Нахт.
Неф подошла к нему вплотную и что-то долго шептала на ухо. Нахт и тут ничуть не удивился. Кажется, он вообще не умел удивляться. Он секунду подумал и кивнул головой.
Неф уже направилась к выходу, но, очевидно, вспомнив что-то очень важное, опять повернулась к Нахту.
— У меня еще одна просьба. — неуверенно сказала Неф.
— Слушаю тебя, лягушонок.
Неф вздохнула и решительно попросила:
— Разреши дернуть тебя за бороду, Нахт?
Нахт долго молчал. Лицо его было непроницаемо.
— За что? — наконец выдавил из себя врач.
— За бороду. — уточнила Неф.
— Понимаю, что не за нос. Но за что?!
Нахт был явно возмущен, но сдерживался, хотя в уголках его глаз мелькали едва заметные искорки смеха.