были стены сколочены и потолок.
В сильный ливень
кровати по комнате плавали,
а на них ребятишки испуганно плакали.
Вот мой дом.
Ребятишки обуты, одеты.
Но тем более странно представить,
что где-то,
не на Марсе —
на этой же самой планете
еще плачут другие такие же дети.
Разве можно счастливой быть в доме своем,
если кто-то несчастлив на шаре земном?!»
Я вам очень хочу рассказать о Фиделе.
Но сначала —
о праздничном, буйном цветеньи,
захлестнувшем,
как море,
однажды меня
в Ориенте
на склоне палящего дня.
Подошел цветовод
и сказал:
«Мучо густам!»
Вы поэт?
Это схоже с нашим искусством!
Кто сказал, что цветы это штука ненужна*?
Знаю —
люди суровы,
но люди нежны.
Революции нужно,
конечно,
оружие,
но цветы революции
тоже нужны!»
Я вам очень хочу рассказать о Фиделе.
Правда, очень хочу рассказать,
а на деле
я опять и опять говорю о других,
бесконечно мне близких и дорогих.
Без людей умирает любая идея.
Жизнь людей —
это жизнь и бессмертье идей.
Как —
я вам ничего не сказал о Фиделе?
Ну так вот,
эти люди —
и есть Фидель!
АРХИВЫ КУБИНСКОЙ
КИНОХРОНИКИ
14 Калатозову
В ручки кресла вцепился я.
Кинохроника веку не льстит.
Кинохроника,
ты судья,
и экран —
обвинительный лист.
Возникает прошлое вновь,
как еще не зажившая рана.
В темном зале молчание.
Крон*.
мерно
капает
с края
экрана.
...Куба,
Куба,
тебя предают,
продают,
о цене не споря,
и с поклоном тебя подают
на подносе Карибского моря.
Как под музыку, лгут под лесть,
и обманам не видно конца.
Появляется новый подлец
вместо свергнутого подлеца.
Плачут женщины,
небо моля.
Все во мне звенит и пульсирует,
и в гудящий экран
меня
это кресло
катапультирует!
С вами я,
молодые борцы!
И, полицией проклинаемый,
я швыряю бомбы в дворцы,
я разбрасываю прокламации.
Я боями и морем пропах.
Я на «Гранме» с Фиделем выруливаю,
и солдат Батисты
в горах
я с Раулем
подкарауливаю.
И рука коменданта Че
чуткой ночью во время привала
на моем задремавшем плече
у костра отдыхает устало.
Самолет на прицел я ловлю.
Вот он близко.
Вот он снижается.
Бью в него.
Я сражаться люблю!
Не могу созерцать,
как сражаются!
Я хочу быть большим,
бушующим,
до последней пули держаться,
в настоящем сражаться
и в будущем,
даже в прошлом —
и то сражаться!
Не по мне —
наблюдать извне.
Пусть я вскормлен землею русскою,
революция в каждой стране
для меня —
и моя революция!
И, ведя коня в поводу
на экране, дрожащем от гуда,
я по Сьерра-Маэстра иду,
безбородый кубинский барбудо.
Мне ракетой гореть —
не сгорать,
озаряя собою окрестность,
воскресать,
чтобы вновь умирать,
умирать,
чтобы снова воскреснуть!
Мне стрелять,
припав за пласты
моей тьерры,
войною изрытой...
Кинохроника,
ты прости.
Из меня —
никудышный зритель.
клопы
У кубинского МИДа —
очередь.