Валентина поймала ладонь матери и сжала своими горячими руками.
– Мама, – прошептала она, – пожалуйста, не уходи, не покидай меня. У Вероники сжалось сердце.
– Не говори так, родная, ведь я скоро вернусь. – Она осторожно высвободила ладонь.
Ее взгляд блуждал по палате и остановился на телефоне.
– Ты только посмотри, Валентина, ты в любую минуту можешь мне позвонить! Не то, что из этого захолустья, каким, без сомнения, является Монтеррей. И как ты могла там жить!
– Мама, вот теперь я вижу, что ты совсем не изменилась… Опять прибегаешь к спасительному телефону.
Вероника была уже у двери.
– Прости меня, – она виновато взглянула на дочь. – Я убегаю только для того, чтобы поскорее вернуться. Мне просто не терпится устроить тут для тебя уютное гнездышко.
Валентина поморщилась. «Как ужасно это звучит – уютное гнездышко!»
Она хотела еще раз попросить мать задержаться, но тут в палату вошла медсестра. Она катила перед собой маленькую тележку, накрытую белой простыней.
– Сеньора Карреньо, пора делать укол, – сказала сестра. Вероника выбежала из больницы как угорелая. Почему-то ей казалось, что очень важно получше устроить Валентину в палате, словно это поможет ей быстрее избавиться от недуга.
«В конце концов, – размышляла она, – ведь никто из врачей ни разу с полной определенностью не сказал, что у моей дочери рак. Может быть, это я виновата, во мне самой – основной источник всех тревог?.. Если слово «рак» и было где-то произнесено, то не со стопроцентной уверенностью, а с изрядной долей сомнения. Будем надеяться на то, что удастся, в конце концов, связаться с Фрэнком Ричардсоном и узнать его авторитетное мнение».
Вероника была готова продать все, что у нее есть, даже дом, потратить все свои сбережения и пригласить лучших специалистов, лишь бы они спасли дочь.
В тот вечер, накануне приезда Валентины, сеньора Монтейро предпринимала еще несколько попыток дозвониться до Ричардсона, но сначала ей отвечала все та же женщина, а потом к телефону не подходили вовсе.
«Значит, это было позавчера. Непременно позвоню сегодня опять…» – решила Вероника.
Она быстрым шагом направилась к автостоянке. Выезжая на проезжую часть, она чувствовала себя спокойно и уверенно, тревожные мысли отступили, к ней вернулась надежда. Несомненно, она победит, несомненно, спасет дочь.
Приехав домой, Вероника заказала по телефону грузовое такси и мысленно прикинула, что именно следует перевезти, чтобы наилучшим образом обставить палату Валентины.
Затем она позвонила в Нью-Йорк, но снова трубку никто не снял.
Такси приехало через полчаса, а с ним – бригада грузчиков.
Вероника дала им необходимые указания, а когда все уже было погружено и Вероника запирала дверь на ключ, ей в голову пришла еще одна мысль. Она вспомнила о наброске Ренуара. «Эта вещь всегда была символом того, что я в жизни чего-то добилась, – думала Вероника. – Я как-то даже говорила Валентине, что ее Хосе никогда в жизни не заработает столько денег, чтобы позволить себе приобрести что-нибудь подобное».
И ей безумно захотелось захватить с собой набросок и повесить в палате. Пусть Валентина смотрит на него, пусть он напоминает ей о родительском доме.
Вероника велела грузчикам ехать к больнице и ждать ее там, а сама вернулась в дом, сняла со стены набросок и аккуратно завернула его в бумагу.
Спустя некоторое время она подъехала к клинике. Рабочие уже наполовину разгрузили машину и ждали дальнейших указаний. Первым делом Вероника отнесла дочери набросок Ренуара. Затем, спустившись вниз, начала энергично командовать грузчиками.
Вероятно, персоналу клиники приходилось сталкиваться с самыми разными пациентами и никакие их прихоти или причуды их родных уже никого не могли удивить. Во всяком случае, никто Веронику ни о чем не спросил и не сделал ни единого замечания.
Она слегка опасалась реакции доктора Альдо, поскольку ей было невдомек, что, наблюдая происходящее, доктор остался весьма доволен: ведь он, судя по всему, на длительный срок заполучил пациентку с интересной историей болезни и к тому же богатую.
– Ну, мама!.. – только и смогла пробормотать Валентина, когда рабочие под руководством Вероники втащили в палату старую кровать, на которой Валентина спала, когда еще училась в школе… Вероника попросила дочь посидеть в кресле, пока она не перенесет постель с больничной кровати на домашнюю.
– Сеньора Монтейро, а куда девать больничную мебель? – спросил один из грузчиков.
– Как куда? – подняла брови Вероника. – Конечно, в коридор.
– Но мы загромоздим проход…
– Ничего страшного, – невозмутимо ответила она. – Мы платим такие деньги за лечение, что можем в данном случае распоряжаться по своему усмотрению. Ведь цена одних суток пребывания в этой больнице значительно превышает цену номера в хорошей гостинице.
Рабочие вынесли ненужную мебель в коридор и расставили вдоль стен. Медсестры подняли было шум, но Вероника быстро их утихомирила.
– Меня не интересует, что вы сделаете с этой мебелью и куда ее поставите… В этой палате лежит моя дочь, и я хочу, чтобы у нее в палате была домашняя обстановка.
Возмущенные медсестры целой делегацией направились к доктору Пабло Альдо, но он успокоил их и приказал санитарам убрать вынесенную в коридор мебель.
– Главное, чтобы пациенты были довольны и не было никаких жалоб, – мудро решил доктор.
В палате Валентины стало довольно уютно.
– Ну вот, совсем другое дело, – сказала Вероника, спрыгивая с табуретки на пол. – Теперь и я бы с удовольствием осталась здесь.
Валентина закрыла глаза. Мать снова, сама того не желая, допустила бестактность. «Так мог сказать только здоровый человек», – печально подумала Валентина.
Тем временем Вероника любовалась результатами своего труда. Только что она прицепила к карнизу плотные цветастые занавески, которые два часа назад сняла с окна в кухне. «Если для мужчины символом дома является кресло, где он может почитать газету, что для женщины это, безусловно, кухня, – рассудила сеньора Монтейро. – Пусть занавески будут у дочери, а я… Ну что же, если у Габриэля Альварадо остался ко мне хоть какой-то интерес, его можно поздравить. Он получил прекрасную возможность подглядывать за мной».
Вероника с удивлением осознала, что мысль о Габриэле не вызвала в ней прежнего волнения. «Конечно, время идет, – вздохнула она, – и скоро я буду вспоминать знакомство с ним как один из забавных эпизодов моей жизни». Вместе с тем она испытывала чувство сожаления.
«Это оттого, что я рассуждаю о Габриэле как о потере», – пришла к выводу Вероника. Она посмотрела на дочь и покраснела. Нет, нельзя тратить душевные силы на любовные переживания. Она обязана целиком посвятить себя дочери!
Вероника вновь окинула палату довольным взглядом.
Двое рабочих вешали на стену набросок Ренуара.
– Осторожно! – подскочила к ним сеньора Монтейро, когда один из рабочих, вбивая в стену гвоздь, едва не заехал по краю рамы молотком. – Эта картина стоит во много раз больше, чем вы оба сможете заработать за всю жизнь!
Рабочие одновременно хмыкнули, как показалось Веронике, с недоверием.
– Да-да, не сомневайтесь, дорогие мои, – гордо вскинула голову сеньора Монтейро. – Не говорю вам истинной цены только потому, что вам незачем знать такие подробности. Будете плохо спать по ночам.
– Мама, – раздался тихий голос дочери, – я устала. Пусть они выйдут.
Вероника стала немедленно выпроваживать рабочих.
– Спасибо, спасибо, а теперь идите. Пожалуйста, быстрее, разве вы не видите, больная устала?..
– Сеньора Монтейро, ведь мы еще не повесили картину…
– Не беда, дайте ее мне. – Вероника положила картину на диван. – Ну вот, а теперь – до свидания.
– Но вы еще не расплатились с нами, – напомнил старший.