– Ах, извините! – Вероника на несколько секунд вышла с грузчиками в коридор, откуда вернулась, сияя.
– Ну что, мама, – встретила ее вопросом Валентина. – Все денежки отдала?
– О чем ты говоришь?! – расстроилась Вероника. – Я ничего для тебя не пожалею!
Дочь скептически улыбнулась.
– Мама, мне помнится один телефонный разговор… – Она сделала паузу, потом махнула рукой. – Ну да ладно! Не будем сейчас об этом, поскольку у нас есть гораздо более важные темы для разговора… Мама!
– Что, дорогая? – Вероника почувствовала, что дочь хочет спросить о чем-то, что ее мучает. И не ошиблась.
– Скажи, ты в самом деле веришь в то, что я выйду из этой палаты, или устраиваешь уют в камере для пожизненного заключения?
Вероника, не торопясь с ответом, медленно приблизилась к кровати и села.
– Валентина, – она положила ладонь на руку дочери и заглянула в ее глаза, полные слез, – ты уверена в том, что твоя болезнь неизлечима?
Валентина внезапно почувствовала, что у нее нет сил сказать ни «да», ни «нет». Она лишь всхлипнула.
– Послушай меня, – продолжала Вероника. – И сеньор Хорхес, и сеньор Альдо говорят примерно одно и то же. Но я устала слушать их объяснения и, самое главное, ждать от них результата. Поэтому я приготовила тебе сюрприз.
– Сюрприз? – недоверчиво переспросила Валентина. – Я уже забыла, что от жизни можно ждать сюрпризов… По крайней мере – приятных.
– И тем не менее, – в голосе Вероники зазвучали торжествующие нотки. – Речь идет о мистере Фрэнке Ричардсоне, специалисте по онкологическим заболеваниям, который был приятелем твоего отца.
Валентина нахмурилась.
– Ах, вот ты о чем! Ну что же, может быть… – Вдруг она встрепенулась и спросила с явно заинтересованным видом: – А что, сеньор Ричардсон будет проездом в Мехико?
Вероника решила сказать правду.
– Нет, Валентина, Фрэнк, судя по всему, сейчас у себя дома, то есть в Нью-Йорке. Я попробую пригласить его сюда, чтобы он поставил тебе диагноз, которому можно будет верить.
– Ты полагаешь, это будет лучше? – с горечью произнесла дочь.
– Что ты имеешь в виду? – не поняла Вероника.
– Ну, если диагноз будет окончательный… Ведь если сеньор Ричардсон скажет, что у меня рак, не останется никакой надежды.
Мать не нашлась, что ответить.
– И стоит ли беспокоить людей за тридевять земель отсюда? Разве судьба какого-то одного человека стоит таких хлопот и забот? Что значит моя болезнь в сравнении с теми несчастьями, которые каждый день творятся в мире.
– Думай, что хочешь, дорогая, но я сделаю все, чтобы вытащить тебя отсюда, – твердо сказала Вероника.
18
Валентине нравился набросок Ренуара, во всяком случае, гораздо больше, чем физиономия доктора Пабло Альдо, чья голова заслоняла картину во время обхода. Несмотря на то, что доктор появлялся неизменно веселым и бодрым.
«Ему явно не хватает чуткости, – печально размышляла Валентина, – иначе он бы давно понял, что непозволительно появляться перед больными с такой жизнерадостной улыбкой, с такими шуточками, с этими его постоянными подмигиваниями. А его походка… Он ходит быстро, легко, словно юноша, хотя на самом деле ему далеко за пятьдесят. Он просто пышет здоровьем».
Доктор Альдо заходил в палату, шутливым тоном уверял Валентину, что она сегодня прекрасно выглядит, плохо скрывая равнодушие, справлялся о самочувствии. Затем он произносил загадочную фразу: «Дождемся завтрашних результатов» – и удалялся.
Так повторялось изо дня в день, неделя за неделей. И потому Валентина была не столько обеспокоена, сколько изумлена, когда через месяц доктор зашел к ней в палату без привычной улыбки на глуповатом лице. К тому же в отличие от обыкновения Пабло Альдо появился один, без своей свиты, состоящей обычно из врачей пониже рангом и из медсестер.
Сложив руки на животе, подобно одиноким кавалерам, подпирающим стены на танцах, доктор в ответ на немой вопрос, застывший у Валентины в глазах, прокашлявшись, сказал:
– Реакция на препараты, которые мы применяли, к сожалению, не оправдала наших ожиданий.
Валентина не сразу осознала значение сказанного. Доктор Альдо продолжал:
– Не будем отчаиваться, – бодро заявил он. – У нас еще есть экспериментальные препараты, и мы обязательно прибегнем к ним.
Валентина заплакала. Доктор сделал паузу, и женщина хотела что-то сказать, но не смогла.
– Однако… – вновь заговорил врач. И это слово было произнесено с особой весомостью. – На тот случай, если вы станете инвалидом или не сможете дальше управлять своими делами, я думаю, сеньора Карреньо, жизненно важные решения вам следует принять сейчас…
На лице доктора снова появилось беспечное выражение. Было очевидно, что ему больше нечего сказать.
Валентина отвернулась и посмотрела в окно, на синее небо и высоко парящую над городом птицу.
Она вздохнула и перевела взгляд на доктора.
– Отойдите, пожалуйста, – прошептала она.
– Что, что? – не расслышал Пабло Альдо.
– Я прошу вас отойти чуть в сторону, – повторила женщина громче. – Вы заслоняете мне картину.
Доктор машинально обернулся, оценивающе взглянул на Ренуара и сделал шаг в сторону.
– Большое спасибо, – проговорила Валентина.
Снова наступила тишина.
– У вас есть какие-либо вопросы, сеньора Карреньо? – нарушил молчание доктор Альдо.
Она отрицательно покачала головой.
Но доктор медлил, не уходил.
– Я поняла, – Валентина утерла слезы. – Я отлично поняла ваши слова. Я должна подумать, как мне поступить с детьми… Что с ними будет дальше? – Внезапный спазм сжал ей горло и не дал говорить. Невероятным усилием воли Валентине удалось успокоиться и окрепшим голосом произнести: – Будьте добры, позвоните моей матери. Пусть она придет сюда вместе с детьми.
Доктор Альдо молча кивнул и медленно вышел из палаты.
Едва он скрылся за дверью, Валентина разразилась рыданиями.
Очутившись в коридоре, врач перевел дух.
«Я так и знал… – подумал он. – Эта сеньора восприняла все так, словно я сообщил ей, что все безнадежно и она скоро умрет». Доктор Альдо посмотрел на часы и пошел вперед по коридору. «Как бы там ни было, позвонить ее матери я смогу лишь по окончании обхода…»
Увидев, который час, Вероника вскочила со скамьи в коридоре и устремилась к стойке, за которой дежурили медсестры.
Вероника провела в больнице всю ночь.
Валентину мучили боли, и большую часть ночи ни она, ни Вероника не сомкнули глаз. Лишь под утро Вероника забылась сном.
На посту сидели две медсестры. Одна из них чем-то напоминала подругу Валентины, Марианну, хоть и была жгучей брюнеткой. Другая девушка была посветлее и пополнее.
– Извините, пожалуйста, – подбежав к стойке, быстро заговорила Вероника. – Но моей дочери пора делать укол, уже десять часов.
Девушка, похожая на Марианну, что-то писала. Она подняла голову и вежливо улыбнулась Веронике.
– Сейчас, сейчас! Одну минутку… Подождите, пожалуйста…
Вероника застучала ладонью по стойке:
– Но уже начало одиннадцатого. Вы и так опоздали на несколько минут! Сейчас же сделайте моей дочери укол!! Ее мучают боли! Почему она должна терпеть?..
Девушка застыла, недоуменно глядя на Веронику, и та обратилась ко второй сестре.
– Будьте добры, поймите меня, уже более десяти часов… Почему моя девочка должна мучиться?..
Светловолосая медсестра продолжала сидеть.
– Простите, – сказала она, – ваша дочь – не моя больная…
– Что? – вскричала Вероника. От досады она топнула ногой. – Вы разве не понимаете? Моей дочери больно! – Ее крик разнесся по всему этажу. – Уже десять часов! Даже больше десяти!! Почему вы не делаете укол?! Я спрашиваю, почему вы не делаете укол? Почему моя девочка должна терпеть боль?..
Обе девушки вскочили со своих мест, но остались неподвижно стоять, словно крик посетительницы их загипнотизировал.
Тогда Вероника подлетела к темноволосой медсестре и затрясла кулаками перед ее лицом.