— У нас урок литературы, — напоминаю я, и над головами виснет разочарованный вздох.
К счастью, на прошлой неделе я успела завоевать их интерес к своим урокам, и теперь они хотя бы без скрипа открывают учебники, а иногда задают заинтересованные вопросы. Прекрасно понимаю, что в наше время экранизации комиксов и доступности порнографии в режиме онлайн подрастающее поколение практически нереально заинтересовать классикой, но я была бы не я, если бы опустила руки и сдалась.
В конце урока я напоминаю, что последним у них по расписанию классный час и я бы хотела потратить его на обсуждение организационных вопросов. Новость о том, что придется высидеть еще один урок, само собой, не приводит их в восторг. Кто-то кричит, что их никогда раньше не оставляли, и мне приходится напомнить, что это было именно раньше.
Класс быстро пустеет. Намного быстрее, чем я успеваю собрать свои вещи и боковым зрением замечаю, что Ленский уверенным шагом направляется в мою сторону. Как же проще было без него, а сейчас чувствую себя просто загнанной в угол мышью, которую этому нахалу просто интересно компрометировать. Хоть, насколько я слышала, у этого парня нет репутации бабника и гуляки. Но то, что в «Эрудите» он фаворит по количеству девичьих вздохов — вот уже года три как неоспоримый факт.
— Ленский, что с лицом? — Я намеренно не даю ему даже рта раскрыть, и сама задаю тон нашего разговора. Пусть не думает, что та его выходка что-то значит. И что он и дальше сможет распускать руки.
Он рассеянно проводит по гладко выбритому подбородку. Я думала, что он кажется взрослым только из-за щетины, но теперь понимаю, что дело совсем не в ней. Он сам по себе вот такой. Как и многие другие мальчишки его возраста из этого же класса и из его одного одиннадцатого, где я тоже читаю литературу.
— А что с лицом, Колючка? — его издевательский встречный вопрос.
— У тебя синяки.
Ленский кладет на стол справку от врача, в которой написано, что он пробыл дома из-за ОРВИ.
— Не думала, что в наше время простуда укладывает в постель кулаками, — озвучиваю свои выводы. Пусть не думает, что я хоть на секунду поверю в эту «липу». С другой стороны: я же ему не мать, чтобы переживать о том, как он проводит время за пределами школы.
Ленский еще немного подается вперед, вынуждая меня схватить журнал и прижать его к груди. Прекрасно понимаю, что выгляжу обороняющейся стороной, но зато теперь у него нет ни единого шанса тронуть меня хоть за руку.
— С удовольствием послушаю, как и чем меня нужно укладывать в постель, Варя, — говорит Ленский своим совсем не юношеским низким голосом, снова припечатывая взглядом мои губы. — Соскучился по своей строгой училке. Вижу тебя и сразу хочется… в медпункт.
Меня невыносимо сильно смущают его слова. Я старше на пять лет, я год замужем и хоть всю жизнь была хорошей заучкой с принципами и бронированной моралью, никакие пикантные отношения между мужчиной и женщиной не могут повергнуть меня в шок. Точнее сказать — не могли. Потому что теперь нашла коса на камень.
— Рада, что ты думал о литературе даже во время болезни, — нарочно обхожу пошлый смысл его слов. Рано или поздно ему надоест меня провоцировать. — Тем легче ты справишься с пройденным материалом. Я жду на среду реферат о русском модернизме в литературе и его истоках.
— Я и слов-то таких страшных не знаю, — пытается отшутиться мальчишка.
— Вот и хорошо, — триумфально улыбаюсь. — Будет повод поработать головой, Ленский. И приготовься защищать реферат у доски.
Теперь, когда я четко обозначила границы наших с ним «отношений» и единственно допустимые темы разговоров, зарвавшийся мальчишка перестанет видеть во мне трофей и поймет, наконец, что я его учительница.
Глава девятая: Даня
Меня никто никогда не динамил.
Я не то, чтобы меняю девчонок, как носки, но иногда случалось зацепить в клубе какую-то развязную деваху и оттянуться с ней, засадив пару раз в туалете или на улице, в ближайшем темном углу. Никогда не было такого, чтобы я сделал кому-то откровенный намек — и мне показали средний палец. А у меня были девочки явно постарше Колючки.
Поэтому до конца занятий я не просто злой — я буквально бешенный.
Вся надежда на то, что хотя бы на классном часе насмотрюсь на эту гордячку и дам много поводов покраснеть ее щекам. Почему-то именно ее румянец охуенно заводит. Как будто это я — взрослый учитель. А она — малолетка, которую я хочу поиметь вопреки законам морали. Хотя. Ну какая уже на хрен мораль? На нас не распространяется ни одна статья УК — я задался вопросом и провел свое маленькое исследование.