Я успокаиваю себя тем, что в той жизни, куда я скоро сбегу, некому будет распоряжаться мной, как утюгом, веником и микроволновкой. Что «Варя» перестанет быть автоматом «три в одном», и превратится в обычную женщину, которая наберется сил и подаст на развод.
— Потом, когда она поправится, тебе будет легче, — с видом благодетеля, продолжает Петя.
— И… надолго у нас Тамара Викторовна?
Это ведь совсем простой вопрос, я имею право знать. Но у Пети на этот счет свое мнение.
Он мерит меня подозрительным взглядом, подходит ближе — и я крепче сжимаю пальцы на ручке утюга.
— Моя мать у нас настолько, насколько понадобится, чтобы она полностью поправилась. Это понятно?
Мы смотрим друг на друга одну бесконечную минуту.
Я могу поднять утюг, наставить дно ему в лицо и нажать на кнопку «Пар». Я могу, хоть никогда в жизни даже мухи не обидела. Нужно просто поднять руку и защититься. А потом…
— Я сделаю с тобой такое, что и в страшном сне не приснится, — почти ласково говорит Петя, змеиной хваткой обвивая ладонь вокруг моей руки.
Сжимает кулак и так сильно, что хочется кричать от боли. Но я сжимаю зубы и терплю. В конце концов, Пете надоедать испытывает меня на прочность: он вырывает утюг из моих дрожащих пальцев и прячет его в кладовку, пока я развешиваю рубашки на вешалки.
Мне придется отказаться от поездки. Мне нужно сбежать до того, как Пете надоест искать поводы, чтобы устроить расправу, и он начнет делать это просто так.
Глава шестнадцатая: Варя
6 декабря
Несмотря на усталость, я почти не сплю всю прошлую ночь. Лежу в кровати, смотрю в потолок и думаю о том, что свекровь уже начала хозяйничать на кухне: переставила чашки, убрала сушилку для посуды на верхнюю полку, хоть я нарочно опустила ее ниже, чтобы не становиться на цыпочки каждый раз, когда нужно расставить посуду.
И мне все равно. Совершенно все равно, потому что Пете удалось убедить меня, что эта бетонная коробка в новостройке — не наша, а только его, а моей никогда не была и не будет. Но она мне больше не нужна.
У Пети сегодня отгул: отпросился у начальства, чтобы съездить к матери за вещами, значит, вернутся только вечером. Но муж и свекровь еще спят, поэтому я быстро одеваюсь, чтобы сбежать до того, как придется встретиться с кем-нибудь из них.
На работу приезжаю, наверное, одна из первых. Охранник желает доброго утра, и мы понимающе улыбаемся друг другу, подавляя зевки. До начала уроков еще полчаса и в школе царит запустение. В учительской холодно, не раздеваясь, бросаю сумку на свой стул и буквально прилипаю к батарее. Пользуясь тишиной, мысленно еще раз репетирую свою речь перед классом. Все равно с ними собираются ехать минимум четыре мамочки, так что мои ученики будут под присмотром. И наверняка найдется кто-то из учителей, кто с удовольствием займет мое место. Зимний Париж и Эйфелева башня, наверное, безумно красивы в снегу и праздничной иллюминации, но на все это я могу полюбоваться на фотографиях, которые дети привезут из поездки. Уверена, не меньше тысячи.
Дверь открывается и в учительскую заходит Ленский. Идет к столу, даже не смотрит по сторонам. Наверняка за неделю выработал эту схему до автоматизма: прийти раньше всех, поставить кофе мне на стол и уйти, пока никто не видит. Даже не подозревает, что не один в этот момент.
— Спасибо, — говорю я, и Ленский оборачивается, не донеся стакан до столешницы каких-нибудь несколько сантиметров.
Парень не выглядит удивленным, скорее немного озадаченным. Потом пожимает плечами в унисон каким-то своим мыслям, подходит ко мне и протягивает стакан из рук в руки. Даже на расстоянии пластик кажется соблазнительно-горячим, поэтому, не раздумывая, беру его сразу двумя ладонями, очень неловко задевая пальцы Ленского.
Мне хочется сразу же одернуть руку, но он опережает: кладет ладонь поверх моей и выразительно сжимает. У Ленского длинные пальцы с выразительными фалангами, сбитые костяшки и пара обкусанных ногтей, а ладони теплые и шершавые.
Я должна сказать, чтобы он убрал руки, снова указать парню на его место, но вместо этого просто еще сильнее сжимаю стаканчик с кофе. Тепло и… странно спокойно.
— Даня, я не знаю, кто сказал тебе эту глупость, но я не в положении. — Зачем я это говорю? Анализ — не моя сильная сторона. Я выросла на классике, а там герои часто подвержены импульсам.
— Скажи это еще раз, — говорит Ленский.
— Что? — Вскидываю взгляд и снова вижу парня задумчиво-хмурым. — Слушай, Ленский…