Элиза молча кивнула, потом, перебарывая смущение и неудержимо краснея, опустила глаза и сказала:
– Я хотела бы узнать… где находится… мне необходимо…
– Наверху направо четвертая дверь. Простите, что не поставили вас в известность. Если понадобится что-нибудь еще, требуйте без стеснения.
– Спасибо.
– Ну вот и прекрасно. Я надеюсь, вы не откажетесь поужинать со мной? Моя столовая чересчур большая для одного человека, да и вообще приятнее есть не в одиночестве.
Элиза заторопилась наверх. Там она, трепеща от странного, необъяснимого волнения, постаралась привести себя в порядок. Ужинать вместе с ним! О чем они будут говорить? В ее голове крутился целый хоровод мыслей одна другой беспорядочнее.
Десять минут спустя она обнаружила Риордана в столовой, являвшей собой огромный зал высотой не менее пятнадцати футов, посреди которого стоял невероятных размеров стол красного дерева. Убранство столовой дополняли хрустальные канделябры и занимающий целую стену гобелен с изображением средневековой охоты на оленя; на полках изящного дубового буфета красовалась прекрасная коллекция фарфоровой посуды и статуэток. Элиза восхищенно ахнула, не в силах сдержать восторга при виде маленькой фарфоровой собачки, раскрашенной теплыми пастельными красками. Риордан улыбнулся:
– Вы выбрали самую любимую мою статуэтку, Элиза. Эта болонка изготовлена в Мейсене около 1733 года для коллекции Японского дворца Августа Сильного. Прекрасная вещь, правда? Я очень люблю животных, в том числе и как объект искусства.
Когда темы фарфора, верховой езды, скачек и недавнего пожара исчерпали себя, Элиза, набравшись смелости, после перемены блюд решилась попросить Дэниелса рассказать о себе.
– Что вы хотите узнать обо мне конкретно?
– Я очень много читаю о вас в газетах, – засмущалась Элиза. – И знаю, как вы положили начало своему капиталу на Западе. Потом вернулись в Нью-Йорк и преумножили его, играя на бирже. Но в газетах не пишут ничего о… личных качествах, о характере человека.
Риордан удивленно вскинул бровь:
– Вы хотите, чтобы я рассказал о своей личной жизни?
– А почему бы и нет? Раз вы считаете возможным обращаться ко мне по имени… Риордан? – не узнавая себя саму, сказала Элиза.
Дэниелс улыбнулся:
– Ну что ж, ладно. Начнем с того, что я не был рожден для роскоши. – Риордан широким жестом показал на обстановку своей гостиной. – Мое детство прошло в убогой хижине с земляным полом. – Он на мгновение замолчал, словно не решаясь продолжить свой рассказ. – Мой отец был фермером-арендатором под Петерсбургом, штат Виргиния. А мать – школьной учительницей в маленьком городке. Мы были очень бедны, Элиза. Бедны, но благородны. Моя мать требовала, чтобы я хорошо учился, и после тяжелого, изнурительного дня, проведенного в поле, мне приходилось ночами сидеть за книгами.
– Наверное, ваша мама была удивительным человеком, – задумчиво пробормотала Элиза, тронутая необычайной нежностью, вдруг проскользнувшей в голосе Риордана.
– Да… Она умерла от чахотки после долгих лет мучительной болезни.
Воспоминания явно доставляли Риордану боль, и Элиза, видя это, хотела просить его остановиться, но он продолжал:
– Через шесть недель после смерти матери отец порезался о лезвие плуга и вскоре умер от столбняка. Двое моих младших братьев нанялись в работники к нашему землевладельцу, а я отправился на Запад.
Элиза понимающе кивнула.
– Расскажите, как это было. Наверное, потрясающе. Приключения, золотые россыпи. Вы находили самородки?
Риордан искренне рассмеялся:
– Нет, я никогда не находил никаких самородков. Ни золотых, ни серебряных. Я продавал водяные насосы и крепежный лес в старательском поселке Теллурид, штат Колорадо. Там-то по-настоящему начинаешь понимать и ценить дрелесть крепкого кофе и горячей ванны. Поверьте, это не пустые слова. Довольно часто я так долго не имел возможности вымыться, что стоящие рядом со мной люди вынуждены были затыкать носы – слишком от меня сильно воняло.
– Да… да, я понимаю.
– Но те времена давно в прошлом, – улыбнулся Риордан. – Теперь я чистюля хоть куда! Одеколоны лучших фирм, костюмы от лучших портных Нью-Йорка я Лондона, водопровод, горячая вода и прочее…
Дэниелс смолк. Некоторое время он молчал. Потом Элиза, собравшись с духом и стараясь выглядеть непринужденно, сказала:
– Я слышала овас много сплетен: о несчастной любви, о дуэли, о том, что… вам нравятся актрисы. Еще говорят, у вас на кухне есть кран, открыв который в любой час дня и ночи можно наполнить бокал холодным шампанским.
Риордан вновь громко расхохотался, его смех гулким эхом раздавался под высокими сводами зала.
– Да-да, я сам тоже что-то слышал о кране с шампанским!
– Так значит, все это выдумки?
– Большинство сплетен обо мне – правда. Буду с вами откровенен, я терпеть не могу вести прозаический, мещанский образ жизни. В том смысле, который люди, подобные вам, вкладывают в это слово, я не «джентльмен». Но вот крана с шампанским у меня нет. Иногда заказываю бутылку-другую, если есть повод. А иногда и без повода. Вот и все.
Элиза поразилась откровенности Риордана и, осмелев, спросила:
– Так значит, вас действительно бросила невеста?
– Да, действительно.
– Вас? Невероятно! – Спохватившись, Элиза покраснела и смущенно добавила: – Я хочу сказать… в это трудно поверить.
Риордан скомкал накрахмаленную салфетку, лежащую у него на коленях, и встал из-за стола.
– Давайте немного прогуляемся, Элиза, а потом я закажу для вас экипаж. Ужин был чересчур плотным, немного пройтись просто необходимо. Кстати, раз уж вам интересно, я расскажу о своей невесте.
Прогуливаясь по фешенебельному кварталу, они свернули в сказочный, загадочный по вечерам парк, где с неизбывной тоской свистел в кронах платанов и дубов ноябрьский ветер. Ночь раскинула над городом покрывало, шитое серебром лунного света и звезд.
Они шли бок о бок, завороженные тишиной и красотой природы, каждой клеткой ощущая близость друг друга, становящуюся еще более манящей и пугающей.
– Мою невесту звали Элизабет, – начал Риордан. – Она похожа на вас, Элиза. Такая же высокая, стройная и обворожительная. У нее восхитительная улыбка и зеленые глаза, способные зажечь пожар в сердце любого мужчины.
– Вот как?
Желание Элизы узнать об этой Элизабет не заходило так далеко, но Риордан, казалось, не замечал ее смущения и продолжал:
– Она была красива и богата, принадлежала к одной из знатнейших семей Нью-Йорка и вращалась в самых высоких кругах тамошнего общества. Мы познакомились с ней случайно, на улице: ее лошадь повредила себе ногу, а я остановился помочь ей. – Он замолчал, и некоторое время они шли, не говоря ни слова. – Я не принадлежал к их кругу, Элиза, – снова заговорил Дэниелс. – Во мне видели дерзкого чужака, который сам пробивает себе дорогу в жизни, правда, довольно успешно. Тогда я был очень горд своими достижениями. А они считали меня мошенником, проходимцем. Им даже в голову не приходило, что я любил Элизабет, а не состояние ее отца…
– Быть может, вы не хотите вспоминать эту историю? – тактично заметила Элиза.
– Нет, отчего же. – Молодой человек горько усмехнулся. – Элизабет пренебрегла общественным мнением и настояла на нашей помолвке. Мы были счастливы. Но однажды между нами произошла ссора. Я уже не помню из-за чего, какая-то мелочь, званый вечер, что ли. Она выказала недовольство моим костюмом, я вспылил и ответил ей грубостью. – Лицо Риордана потемнело. – Эта пустяковая размолвка незаметно для нас обоих переросла в настоящую драму. Элизабет в порыве гнева велела мне убираться. Ее последними словами в мой адрес были сетования на непростительную ошибку, которую она совершила, согласившись связать свою жизнь с «неотесанным пахарем-южанином», не имеющим ни малейшего представления о правилах хорошего тона, не знающим, как себя вести, как одеваться.