– Как мило, – рассмеялась Аня.
– Знаю. Не хватает только чемодана на колесиках. Для полной картины.
Аня рассмеялась. Кирилл продолжил:
– Разрушенный поселок, многие дома лишь безмолвная мешанина бревен, кирпичей, стекла и бетона, всюду запустение, одинокий ветер гонит одинокую обертку от чипсов через растрескавшийся асфальт. В кадре появляются двое. Парень и девушка. Они идут, с нежностью держась за руки. Словно маленького ребенка, парень свободной рукой ведет за собой чемодан на колесиках. И в мертвой тишине лишь слышно, как колесики чемодана скрипят по шоссе.
Аня освободила руку и взяла Кирилла под локоть.
– А как тебе это? – спросила она.
– Тоже неплохо. Жаль, что нет поблизости трамвайной остановки. Можно было бы встать у ограждения и целоваться, не замечая никого вокруг.
– Или целоваться на заднем сиденье такси.
– Ага, и только чемодан на колесиках охранял бы наш покой.
Общинные стали появляться только после обеда, на который пришло от силы человек двадцать. Кто-то просто сидел в теньке возле школы, кто-то ушел на пляж, кто-то бродил по поселку, кто-то убирал место вчерашнего праздника: разбирал столы, убирал аппаратуру. Аня сидела со Светой в лазарете, и Кирилл на крыше школы собирал в пластиковый мешок мусор, оставшийся от фейерверков.
Ближе к ужину появились Аркаша и Катька. Аркаша согласился на роль посла, и было решено, что завтра с утра они с Аней отправятся к ней в общину.
Аркаша сидел на парапете крыши. Кирилл собрал весь мусор и завязывал мешок.
– Думаю, дня три-четыре меня не будет. Ты тут за Катькой присмотри, хорошо?
– Хорошо. Наконец-то ты уедешь, и мы с Катькой останемся вдвоем и сможем оторваться по полной. У нас с ней, конечно, платоническая любовь, но пора уже попробовать платонические объятия, платонические поцелуи и платонический секс.
– Платонический секс? Это что-то новенькое. Не просветишь?
– Да все же очень просто. Платоническая любовь – это любовь без физического влечения. А платонический секс – это, соответственно, секс без физического влечения. Ну ты отсталый! Это же последний писк моды!
Кирилл с мешком в руках подошел к краю крыши и посмотрел вниз. Три этажа сельской школы – метров десять-пятнадцать высоты. Автобус, грузовики, легковушки казались странными наростами, расползшимися по асфальту и газону. Но возле стены свободного места было полно.
– Как думаешь, может, мешок отсюда скинуть? Не рассыплется?
– Рассыплется. Лучше так вниз снеси. А я пока пойду в комнату, полежу, обдумаю твою концепцию платонического секса.
С другой стороны школы снизу донеслись крики. Кирилл и Аркаша перешли на другую сторону крыши. С пляжа в одним плавках прибежал Захарка и что-то возбужденно рассказывал, то и дело показывая в сторону реки. Кирилл и Аркаша спустились с крыши и бегом преодолели три лестничных марша. Возле школы уже никого не было.
Только один парень заходил в школу. Аркаша спросил у него, что произошло. Парень рассказал. Одна из новеньких, Алена, заплыла слишком далеко, стала тонуть, и когда до нее добрались, она уже исчезла под водой. Все побежали на пляж попытаться ее спасти, и сам парень идет к дяде Мише сообщить о произошедшем. Кирилл и Аркаша оставили парня и побежали на пляж.
– Ты от берега далеко отплывал? – спросил Аркаша. – Там дальше стремнина начинается, сильное течение, так и тянет. Видно, она в него попала. А если так, то ее уже снесло вниз по течению. На пляже народу хватает, так что предлагаю ниже спуститься и вдоль берега пройтись. Может, ее на берег вынесло.
Они взяли чуть в сторону и выбежали к реке за разрушенной лодочной станцией, возле заводи. Гладь реки была чиста, с пляжа слышались отдаленные голоса общинных.
Кирилл и Аркаша обходили заводь, когда увидели, как из березовой рощицы на той стороне вышел Аким. Напряженный и растерянный Аким не слишком удачно пытался вести одной рукой тележку с уловом и рыболовными снастями. Заплаканный Данилка брел рядом. Когда Аким увидел Кирилла и Аркашу, его лицо посветлело. Он поставил тележку и помахал рукой.
– Вы, парни, мысли читать умеете, что ли? Я иду молюсь, чтобы кто-нибудь попался, а то один тележку не довезу. У Данилки истерика, плачет, кричит, никогда его таким не видел. Всегда сам тележку вез, и захочешь не отнимешь, а тут ни в какую.