Именно поэтому лидеры санатория заявили, что Ане и Кириллу придется остаться в санатории. Никто из здешних обитателей не хотел, чтобы однажды Велес заявился сюда и сделал то, что сделал с той деревней.
– Мы с Николаем Федоровичем пытаемся переубедить Бычкова и его команду, – сказала Аня.
– Бычков – это тот, что на сцене в центре сидел?
– Да. У нас тут вроде как небольшое разделение. Бычков во время катастрофы в этом санатории отдыхал и во время первого сезона дождей приобрел здесь власть и хорошую поддержку среди выживших. Но примерно половина тех, кто здесь живет, пришли сюда, как Николай Федорович и я, уже после первой зимы. Поэтому не все согласны с решением Бычкова избегать контакта с вашей общиной и запереть тебя здесь. Может быть, общими усилиями мы сможем переубедить Бычкова.
– И каковы шансы?
– Плохие. Конечно, никто не в восторге, что тебя сюда пришлось посадить, но все боятся оказаться на месте сожженной деревни.
– Понятно. Значит, шансов никаких.
– Да, но мы все равно будем пытаться. Может, удастся хотя бы изменить отношение к тебе. Николай Федорович говорит, что Бычков и половина нашего санатория видят в тебе дверь, за которой притаились и ждут Велес и его банда, готовые перестрелять и спалить все, что движется.
– Понятно. В общем, все совсем плохо.
– Да.
Аня придвинулась к Кириллу ближе и обняла его. Кирилл положил голову Ане на плечо и устремил взгляд в пустоту. Вот оно как получилось. Реальность преподнесла очередной сюрприз. Только теперь можно не отделаться лишь шишкой на голове.
День прошел невыразимо скучно, а к вечеру настроение стало хуже некуда. Три раза его покормили, а после заката принесли горячий чай и булочку с начинкой из каких-то сладких лесных ягод. Пару раз в гости снова приходила Аня. Усатый дядька, друг Николая Федоровича, каждый раз пускал ее несмотря на запрет Бычкова.
Кирилл выпил чай и съел булочку. Потушил керосиновую лампу и, сев на стул возле окна, долго смотрел на улицу. Была видна большая часть санаторного комплекса. По дорожкам изредка проходили люди. В редких окнах одноэтажным домиков горел слабый дрожащий свет. Это, видимо, горели керосинки или свечки. В окнах же многоэтажных корпусов то тут, то там горел тусклый, но устойчивый свет. В этих корпусах была налажена подача электричества.
Этот санаторий – уютное безопасное место. Кирилл понимал, почему Бычков так поступил. По сравнению с городом, где Кирилл жил до отъезда с дядей Мишей, это место было практически раем. Дядя Миша как раз и хотел создать что-то подобное. Только открытое для других людей. Но эта открытость обернулась тем, что первыми пришли плохие люди.
Вот еще одна возможность думать и выбирать. Когда-то Кириллу пришлось выбирать между тупиковой, но знакомой жизнью в городе, и неизвестной, но заключающей в себе возможности роста жизнью в поселке. Кирилл пусть и не совсем осознанно и во многом под воздействием сложившихся обстоятельств выбрал путь, где жизнь и будущее зависели от его целей и его действий.
Теперь же Кирилл вновь видел два варианта жизни. О выборе тут речь не шла. Но если бы возможность выбора была, то какой вариант лучше? Жизнь, открытая для взаимодействий с незнакомым миром и чужими людьми, и потому таящая в себе опасность? Или жизнь, закрытая, отделенная защитной стеной, безопасная, но ограниченная и сосредоточенная сама на себе?
Свет в зданиях почти везде потух, и санаторий был погружен в темноту. В звездном свете были видны лишь черные силуэты зданий и окружающих это место сосен, да редкие бледно-желтые квадраты окон.
Не включая свет, Кирилл разделся и залез в кровать. В груди что-то тихонько и настойчиво сжималось и разжималось, и казалось, будто где-то глубоко внутри одиноко звенит потревоженная струна.
Кто-то тряс его за плечо. Кирилл проснулся. Было темно. Зачем Аркаша решил разбудить его ночью? Что-то случилось? Черт, я же в санатории, здесь нет Аркаши.
– Кирилл, – позвал его незнакомый мужской голос. – Кирилл, просыпайся.
– Я не сплю.
– Это Николай Федорович, отец Светы.
– Да?
– Кирилл, вставай, одевайся. Я выведу тебя отсюда.
– В смысле? – на Кирилла накатила неожиданная надежда.