— А я думал, что ты не обращаешь внимания на «какой-то ничтожный поцелуй».
— Не обращаю, — ответила Дороти решительно, хоть и не совсем искренне. — Но это не значит, что он мне по душе.
— Забавно, — усмехнулся Гатри. — А мне показалось, что тебе он очень даже понравился. Как и мне, впрочем.
Дороти холодно посмотрела на него.
— По крайней мере, я бы предпочла, чтобы в будущем такого не повторялось, — произнесла она ледяным тоном.
— Вот что я тебе скажу, — проговорил Гатри примирительно. — Я не стану тебя больше целовать, если ты не станешь в свою очередь меня провоцировать.
— Я не провоцировала тебя! — возмутилась Дороти.
Гатри поднял брови.
— Разве? А мне так показалось.
— Мало ли что тебе показалось, — ответила Дороти, раздраженная его хладнокровными рассуждениями.
— Хорошо. — Он встал из-за стола. К ее негодованию, в глазах его по-прежнему отражалась веселая насмешка. — Хотя я на твоем месте все же одевался бы более продуманно. Впрочем, — продолжил он деловым тоном, прежде чем Дороти успела найти достойный ответ, — я предлагаю в соответствии с нашим договором взяться, наконец, за работу. Похоже, выдалась удачная возможность навести порядок в кабинете Стива. Так что присоединяйся, как только переоденешься, естественно.
Дороти надела джинсы и водолазку с высоким воротом. Теперь она чувствовала себя увереннее. Пусть только Гатри попробует обвинить ее в том, что она одета вызывающе! Правда, предстоящий месяц наедине с ним все еще пугал ее. Если бы только их роман с Ральфом не прекратился, все было бы по-другому. По крайней мере, тогда она не ответила бы на поцелуй Гатри так страстно. Хотя в глубине души Дороти не могла не признаться, что поцелуи Ральфа не доставляли ей таких ощущений. Что ж, придется просто-напросто притвориться, что она без ума от Ральфа. В конце концов, она ведь актриса! Она уж постарается убедить в этом Гатри О'Нила, и даже, более того, она будет так хорошо работать, что он сам станет умолять ее остаться. И с каким наслаждением она откажется!
Это была приятная мысль, и Дороти с удовольствием остановилась на ней, представляя, что она скажет ему, и как он будет упрашивать ее не уезжать. Однако, когда она выходила из своей комнаты, эта сцена уже не казалась ей такой правдоподобной. Ей пришлось призвать на помощь все свое актерское мастерство, чтобы выглядеть достойно и спокойно, когда она оказалась в старом офисе своего двоюродного дяди. Это была маленькая тесная комнатушка в задней части дома, заваленная кипами всевозможных бумаг, писем, счетов, каталогов и старинных журналов по животноводству.
Гатри восседал за столом, пытаясь расчистить бумажные завалы.
— Какой ужас! — Проговорила Дороти. — И как только дядя Стив мог сидеть в такой комнате?
— Не думаю, чтобы он тут когда-нибудь сидел, — сухо отозвался Гатри. — Он просто забрасывал сюда очередные бумаги и закрывал дверь. Конечно, никто не знал местность так, как Стив, но бизнесменом его вряд ли можно было назвать.
— А ты, конечно, бизнесмен? — не удержалась Дороти.
Гатри холодно взглянул на нее.
— Мне принадлежат пять поместий в этой провинции да еще несколько предприятий в Сиднее, так, что волей-неволей приходится им быть.
— А если ты такой крутой, зачем тебе сдалась эта Биндабурра? — спросила Дороти, подходя к крошечному окошку. Она неожиданно поняла, что гораздо легче притворяться холодной и равнодушной, если не смотреть на него. Глухая одежда ее не спасала: под спокойным уверенным взором Гатри она чувствовала себя едва прикрытой халатом.
Гатри помедлил с ответом.
— Биндабурра — это часть нашей семьи, — произнес он наконец. — Мой прадед построил этот дом в тысяча восемьсот семьдесят пятом году, и мой отец родился здесь.
— Но не ты? — Дороти с любопытством повернулась к нему от окна.
— Нет, не я, — ответил О'Нил, подровняв стопку бумаг на столе. — Мой дед разорился во время ужасной засухи и был вынужден все продать. Тогда-то Стив и приобрел это имение, но мой отец всю жизнь горевал, что не унаследовал свое родное гнездо и не смог передать его в наследство мне. Почти вся история рода О'Нилов связана с этим местом. — Гатри немного помолчал. — А когда он умирал, я пообещал ему, что верну Биндабурру и оставлю ее моим сыновьям.
Дороти почувствовала, как что-то сжало ее сердце.
— А я и не знала, что у тебя есть сыновья, — сказала она, с неприятным удивлением отметив: как отчетливо она может представить их себе — маленьких мальчиков со спокойными лицами и наблюдательными серыми глазами.