Это выглядело нелепо, и Джону стало стыдно. Ведь никуда от этого не деться – нельзя же постоянно держать маленькую Эди в детской наверху, когда день от дня она все больше и больше становится, как говорила ее мать, «маленьким членом нашего общества».
Ей было два с половиной года, и в этот вечер, например, ее пригласили на день рождения. Эдит-старшая – мама – позвонила на работу и сообщила новость, а маленькая Эди подтвердила информацию громким воплем: «Я иду на день варенья!», прямо в ничего не подозревающее левое ухо Джона.
– Дорогой, зайдешь к Марки, когда приедешь домой, ладно? – снова зазвучал голос жены. – Будет весело. Эди будет в своем новеньком розовом платье…
Разговор неожиданно оборвался: послышался громкий пронзительный звук, означавший, что телефон изо всех сил дернули и уронили на пол. Джон рассмеялся и решил уехать сегодня домой пораньше – перспектива взглянуть на маленьких гостей в чужом доме весьма его позабавила.
«Вот это будет кутерьма! – весело подумал он. – Дюжина мамочек, и каждая не замечает ничего, кроме своего ребенка! Детишки все ломают, набрасываются на торт, а каждая мамаша по дороге домой только и думает, что ее ребенок пусть хоть капельку, да лучше, чем все остальные дети».
Сегодня у него было хорошее настроение: все в его жизни шло на редкость хорошо. Сойдя с поезда на своей станции, он отрицательно помотал головой в ответ назойливому таксисту и в декабрьских сумерках, по холодку, пошел к своему дому, стоявшему на холме. Было всего шесть вечера, но уже взошла луна, с гордым великолепием отбрасывая свой свет на тонкий слой снега, покрывавший лужайки, словно сахар.
Он шел и вдыхал полной грудью прохладный воздух, и чувствовал себя счастливым, и ему казалось, что на свете нет ничего лучше, чем дети в гостях. Он думал о том, как будет выглядеть Эди на фоне детей своего возраста – не будет ли ее розовое платьице смотреться чересчур радикальным и «взрослым»? Он пошел побыстрее – и вот он увидел свой дом, в окне которого все еще сияла огнями уже утратившая смысл рождественская елка, но он не стал сворачивать на дорожку. День рождения был у соседей, в доме Марки.
Поднялся на кирпичное крыльцо, позвонил в дверь; изнутри донеслись голоса – и он обрадовался, что не опоздал. Затем вскинул голову и прислушался – голоса были не детские, звучали громко, резко и сердито; ругались трое, и один голос, возвысившийся до истерического всхлипа, он тут же узнал – это был голос жены.
«Что-то случилось», – тут же подумал он.
Задев дверь, он обнаружил, что она не заперта; он толкнул ее и вошел.
На день рождения приглашали к половине пятого, но Эдит Эндрос практично рассчитала, что новое платьице произведет больший фурор на фоне уже помятых нарядов, и поэтому пришла вместе с маленькой Эди к пяти. Праздник был в самом разгаре. Четыре девочки и девять мальчиков – все, как один, причесанные, умытые и одетые со всем тщанием гордых и заботливых материнских сердец – танцевали под фонограф. Конечно, в танцах одновременно участвовали лишь двое или трое, но все остальные при этом находились в постоянном движении – то подбегая к мамам, чтобы их похвалили, то убегая, получив похвалу, – и общее впечатление было примерно то же.
При появлении Эдит с дочерью музыку на какое-то время заглушил общий хор восклицаний «Ах, какая прелесть!», повторяемых на все лады и обращенных к маленькой Эди, остановившейся и оглядывавшей все вокруг с застенчивым видом, теребя пальчиками подол розового платьица. Никто ее не целовал – нынче ведь век гигиены, – но весь строй мам по очереди ее потискал, и каждая произнесла: «Какая ты прелесть!» – и пожала розовую ладошку. Получив свою порцию похвал и несколько легких подбадривающих толчков, она тут же влилась в хоровод и приняла активное участие в общих увеселениях.
Эдит задержалась у двери, беседуя с миссис Марки и наблюдая вполглаза за крохотной фигуркой в розовом платьице. Миссис Марки она не любила, считала ее надменной и вульгарной, но Джон Эндрос с Джо Марки были большими друзьями и каждое утро на поезде вместе ездили в город, так что жены старательно поддерживали видимость теплых и дружественных отношений. Они всегда упрекали друг друга: «Что-то вы давно у нас не были!», и всегда планировали совместные развлечения вроде: «Давайте как-нибудь соберемся вместе, пообедаем и сходим в театр!», но дальше разговоров дело не шло.