Она выругалась и отвернулась к окну. Грин-Ривер — куча обшарпанных лачуг и домишек — медленно исчезал вдали.
— Конечно, — продолжал Адам, насыпая на бумагу табак. — Я не удивлюсь, если он многого не одобрит, узнав о вас еще кое-что. Например, как каждый вечер вы сидите в таверне, когда предполагается, что вы в это время занимаетесь каким-то делом. Кстати, что вы по вечерам должны делать? У меня не было времени, чтобы подробно это выяснить.
Она метнула на него колючий взгляд:
— Освободите моего папу от лишних подробностей. И не смейте пересказывать ему ваши грязные выдумки.
Адам положил бумагу на язык и свернул ее в трубочку.
— Похоже, вы к нему очень привязаны.
Даже одно упоминание об отце вызвало перемену в настроении Энджел. Ее плечи расслабились, и жесткая линия профиля смягчилась.
— Он единственный хороший человек из всех, кого я когда-либо знала, — просто ответила она. Она взглянула на Адама, и ее взгляд опять стал жестким. — И с тем человеком, который хоть раз попытается его обидеть, мы встретимся в аду.
Адам зажег спичку и, заслоняя ее ладонью, поднес к самодельной сигарете. Он не отрывал взгляда от Энджел и, кстати, начинал подозревать, что просто не в силах это сделать.
Он бросил спичку и взволнованно заговорил:
— Что, черт возьми, вы задумали, Энджел Хабер? Почему вы вдруг загорелись желанием как можно скорее уехать из города? Почему вы тащите вместе с собой этого старика?
Какую интригу вы замышляете?
Ее возмущение было так умело разыграно, что даже он чуть не попался.
— Вы единственный человек, который подумал, будто я стану целовать вам ноги за то, что вы принесли весточку о моей матери, о существовании которой я даже не подозревала. Мне кажется, что если у кого-то и есть право задавать вопросы, так это у меня!
— Но вы не задаете никаких вопросов, — заметил он, затягиваясь сигаретой и внимательно глядя на нее. — Вы не спросили у меня имя матери, вас не интересует, что случилось с вашим настоящим отцом, а также почему она послала меня найти вас по прошествии стольких лет, даже о том, почему она вас бросила. Думаю, все это объясняется тем, что вы не собираетесь ехать со мной в Нью-Мексико.
Энджел попыталась убежать, но он схватил ее за плечо и резко развернул к себе. Она начала вырываться, и он ослабил хватку, не снимая руки с ее плеча. Он ждал ее решения.
Может быть, она признает, что напрасно тратит свои силы, а может, согласится с ним поговорить. А пока ее глаза метали молнии. Адам, будто не замечая этого, очень тихо произнес:
— А сейчас послушайте, что я вам скажу, крошка. У меня была чертовски тяжелая неделя, а ночь и того хуже. Я не в настроении терпеть ваши вспышки злости, и если вы надеетесь, что только из-за того, что я приехал за вами в такую даль, я не высажу вас посредине пустыни, если вы зайдете слишком далеко, вы сильно ошибаетесь, а потому хорошенько подумайте, мисс, прежде чем убегать от меня.
Вы использовали меня, чтобы выбраться из города, и я этому рад. И это будет радовать меня до тех пор, пока вы будете помнить, что сейчас я несу за вас ответственность. Я очень терпелив, но у меня есть более важные дела, о которых я должен подумать, а ваши проблемы — это ваши проблемы.
Поэтому с этого момента будьте любезны следить за своими манерами.
Он отпустил ее, и она начала растирать на плече то место, где остались следы его пальцев. В ее глазах, вполне возможно, появился слабый проблеск уважения, но его было трудно различить за ненавистью.
Он оперся спиной об ограждение платформы.
— Почему вы сказали старику, что мы едем в Калифорнию?
Она вздернула подбородок и надменно проговорила:
— Потому что именно туда мы и едем.
Адам с трудом сдержал улыбку. Он восхищался ее наглостью!
— Ваша мать живет в Нью-Мексико.
— У меня нет матери! — глядя ему в глаза, прошипела она. — Тот старик в купе — это единственная моя семья, и он у меня на первом месте, вы понимаете это? Мы едем в Калифорнию!
Она повернулась, чтобы вернуться в вагон, но остановилась, когда он спросил:
— Почему именно в Калифорнию?
Она помолчала и, вздохнув, повернулась к Адаму:
— У него какая-то навязчивая идея. Он хочет увидеть океан. — Ее голос охрип. — Он говорил об этом все время, сколько я его знаю. И еще там тепло. Ему нужен теплый климат.
Адам немного помолчал.
— Как вы собираетесь туда добираться?
Она опять напряглась.
— Не беспокойтесь об этом. — Она открыла тяжелую дверь служебного вагона. — Как только мы приедем в Денвер… Просто не беспокойтесь об этом.
Взмахнув юбками, она шагнула в вагон и захлопнула за собой дверь.
Энджел двигалась через последний вагон, чтобы попасть на площадку следующего вагона, и вдруг остановилась — ей надо было успокоиться. Она с трудом разжала пальцы, которые были так сильно сжаты в кулаки, что ногти впились в ладони. Она распрямила плечи и вскинула голову. Она не ожидала, что Адам Вуд так быстро разгадает ее планы, в дальнейшем ей следует быть более осторожной, до сих пор она его недооценивала.
Он спросил ее, как она намерена добираться до Калифорнии, но он не собирался останавливать ее силой. Возможно, он пришел к выводу, что ему не следует этого делать. Если он так чертовски умен, он уже, должно быть, догадался, что она не знает, что будет делать, когда окажется в Денвере.
Машинально она положила руку себе на шею, где цепь от креста так сильно впивалась в ее тело, как будто это была наковальня. Она застегнула платье на верхнюю пуговицу, чтобы крест не был виден, и носила его на шее, обернув шаль вокруг плеч, чтобы скрыть под одеждой его внушительные размеры. Края креста царапали ее грудь, и она была уверена, что ее белье давно испачкано кровью, но ее это беспокоило меньше всего. Может быть, приехав в Денвер, она сможет заплатить этим украшением за комнату и еду, пока у нее не будет достаточно времени, чтобы разработать план.
Она услышала, как за ее спиной открылась дверь, и быстро направилась к следующему вагону. Для одного дня общения с Адамом Вудом ей было вполне достаточно, и, если она не поторопится, он займет место в вагоне рядом с ее папой. В таком случае остаток поездки ей придется терзаться беспокойством о том, что именно Адам расскажет старику.
В тот самый момент, когда она дошла до двери, ее схватили чьи-то грубые руки. Инстинктивно она ударила локтем и ногой назад, и когда ее локоть попал в цель, услышала, как кто-то вскрикнул. Она развернулась к нападавшему, одновременно пытаясь выхватить нож из чулка, но, прежде чем она успела его достать, чьи-то руки снова схватили ее и резко развернули к себе лицом. Людей было двое, а не один.
И Адама Вуда среди них не было. Она крутилась, лягалась, отчаянно пытаясь освободить руку и выхватить нож. Она мельком разглядела силуэты двух мужчин. Один, который держал ее руки, отведя за спину, был невысоким, жилистым, с крысиной мордочкой, с желтыми зубами и блестящими глазками; второй был высок и широкоплеч, и именно он выхватил у нее из руки сумочку, а потом порвал ее, чтобы исследовать содержимое.
— Ну ладно, маленькая леди! — Он тяжело дышал. — Успокойся. Мы только хотим забрать то, за чем пришли, а потом ты сможешь продолжить свой путь.
Он перевернул сумку, и убогое содержимое, хранившееся в ней, рассыпалось по площадке — старый носовой платочек с нарисованными на нем фиалками, который папа когда-то подарил ей на Рождество, три пенни, ее билет в Денвер… и дагерротип женщины, которая считала себя ее матерью. Когда он бросил дагерротип на пол вместе с другими мелочами, Энджел издала приглушенный крик ярости и сильно ударила его по колену.
Он, охнув, набросился на нее, и его лицо потемнело от гнева.
— Где он, сука? Куда ты его спрятала?
— Я не знаю, о чем вы говорите!
— Крест, черт возьми!
— Раздень ее, — предложил человек, который держал ей руки. Она чувствовала его горячее смрадное дыхание на своей шее. — Она, наверное, носит его на себе.