— Черт возьми, Энджел, что было в этой бутылке? — Его голос был хриплым, а по рукам и ногам растекалась приятная истома, как после трех выпитых друг за другом стаканов хорошего виски.
— Это поможет тебе заснуть, — ответила она с улыбкой, очень довольная собой.
Острой иглой его пронзила паника или что-то похожее на нее, и он схватил ее за запястье, пытаясь сесть.
— Ты никуда не уйдешь, — прохрипел он, задыхаясь. — Черт возьми, Энджел, это не стоит того. Если только ты послушаешь меня…
Она казалась удивленной.
— Я никуда не ухожу. — Она легко отцепила его руку от своего запястья. — Я не брошу тебя в таком состоянии.
Он оставил свои попытки сесть. Когда его голова вновь коснулась подушки, он как будто погрузился в мягкое облако. Все казалось далеким, мутным и неосязаемым, даже его собственные мысли. Он на ощупь поискал ее руку и почувствовал прикосновение ее пальцев — они нежно погладили его руку.
— Не делай этого, Энджел, — проговорил он тихо, но к тому моменту, когда эти слова были произнесены, он уже не мог припомнить, что именно она не должна была делать. — Черт побери… Я должен о тебе заботиться. Я дал слово…
Но эти слова повисли в воздухе, его глаза закрылись, и он больше ничего не сказал.
Убедившись, что он заснул, Энджел сняла с него ботинки, укрыла его одеялом, а затем прошлась по комнате. Она взяла свой нож и задумчиво посмотрела на него. Она не могла объяснить ни того, почему приняла решение, ни того, могла ли она вообще утверждать, что приняла решение сознательно. Но наконец она положила нож на стол и подошла к кровати, чтобы сменить компресс на животе Адама. Затем поставила стул возле изголовья, устроилась поудобнее и так и сидела на нем не шевелясь, пока день не сменился ночью.
Глава 14
Адама разбудил запах кофе. Почувствовав этот запах, он на мгновение мысленно вернулся в лучшие времена, туда, где жизнь была спокойной. Голова еще болела, в памяти были провалы, и когда он осторожно вытянул руки и ноги, то обнаружил, что от вчерашней переделки, в какую они попали, остались напряжение и слабость.
Опасность. Он быстро открыл глаза и резко вскочил на ноги. Его сердце тревожно стучало. Занавески были задернуты, и комната тонула в мягком свете лампы и слабо горящего камина. Энджел стояла, наклонившись над столиком перед окном, и разливала кофе по чашкам.
Он облегченно вздохнул, протер затуманенные сном глаза и попытался смирить бешеный стук сердца.
— Ты не погналась за ними? — хрипло спросил он.
Энджел повернулась, держа в руке чашечку с кофе.
— Ты представляешь, оказывается, можно попросить того человека за стойкой внизу, и он пошлет за любой едой, какую только пожелаешь, а потом ее принесут прямо в номер!
Она говорила так, будто это самая невероятная новость, какую она когда-либо слышала, как будто не существовало ничего более важного, чем это открытие. Энджел дала ему кофе, и он, держа чашку в руках, оглядывал комнату, пытаясь вспомнить, что же произошло вчера.
Она все привела в порядок, и нигде не осталось никаких следов того, что с ними случилось. На столике вместе с кофейником стояли тарелки с едой и одна использованная тарелка, означавшая, что она уже позавтракала. Адам потягивал горячий, крепкий кофе и недоуменно качал головой.
— Ты не перестаешь меня удивлять, — пробормотал он.
Она повернулась к нему.
— Тебе лучше?
— Почему же ты не погналась за ними? — спросил он с любопытством.
— Я принесла тебе супа.
— Я бы сейчас съел большой бифштекс с кровью.
— Возможно. Но суп тебе полезнее.
Она села рядом с ним на кровать, держа в руках тарелку с супом.
— Вот. Поешь немного.
Адам взял у нее тарелку и поставил ее на пол.
— Тебе не нужно за мной ухаживать, Энджел, — заявил он уверенно. Он мог бы добавить еще кое-что, но сейчас, когда он смотрел не отрываясь в ее глаза, он видел: она знает, что он хочет сказать. Он не ее отец, да у него и нет желания занять его место в ее жизни. Ему не нужно это от нее, он просто не допустит такого. И хотя, возможно, ему следует дать ей это понять более мягко, хватит уже играть в эти игры.
Даже если ставки слишком высоки.
Энджел торопливо отвела глаза, и когда она заговорила, в голосе ее слышалось смущение:
— Я знаю.
Он сделал еще один глоток. Ее волосы были приведены в порядок и теперь блестели на свету. Две верхние пуговицы лифа сломались, видимо, во время схватки с преступниками, но она, казалось, невинно оставалась в неведении по поводу нескольких дюймов тела, которые обнажали расходящиеся кружева, просвечивая через ткань сорочки. Она сидела рядом с ним, случайно или намеренно, и ее открытая шея приковала его взгляд. В своем воображении он ощущал тепло ее маленькой руки, от которой к его плечу шли невидимые токи.
— Я задал тебе вопрос, — напомнил он.
Было видно, что она встревожилась.
— Какая разница?
— Большая.
Она могла легко обмануть его, могла сказать, чтобы он не лез не в свое дело. Она могла вовсе отказаться ему отвечать. Но каким-то странным образом все те слова, какие она использовала раньше, больше не казались ей простыми. И к тому же сказать ему правду уже больше не казалось ей признанием своей слабости, как она считала совсем недавно.
— Может быть, мне совсем не улыбалось рисковать жизнью, — вздохнула она. Она сложила руки на коленях и посмотрела на них, а потом опять взглянула на него. — Что ты говорил обо мне, помнишь? Что я ищу драки? Так я сумела доказать, что могу позаботиться о себе сама… Но доказывать это сейчас не было для меня очень важно. Я просто подумала, что гораздо важнее — остаться здесь, чтобы убедиться, что с тобой все в порядке. — Она повела плечами и произнесла с подчеркнутым равнодушием:
— Думаю, сейчас они уже далеко отсюда, и крест тоже.
Может быть, это и к лучшему. С тех пор как я впервые взяла в руки этот крест, эта тусклая тяжелая штука приносила мне одни несчастья. Я бы никогда не повезла папу сюда, через полстраны, если бы не была уверена, что смогу продать крест, и вот теперь он… — Ее голос прервался. — Теперь он умер. Я и сама чуть не погибла дважды. А ты… — Она взглянула на него, надеясь на то, что он увидит в ее глазах всю глубину того, что она испытывает. Она не привыкла откровенничать, ей было трудно позволить себе стать такой уязвимой. — Мне жаль, что ты пострадал, Адам. Это я виновата, и… мне очень жаль.
Адам протянул руку и нежно взял Энджел за подбородок. Ему так много хотелось ей сказать, так много нужно было объяснить, о многом хотелось ее расспросить… Но ему не следовало прикасаться к ней. Потому что в тот миг, когда он почувствовал шелковистость ее кожи под своими пальцами, в тот миг, когда он посмотрел в ее блестящие глаза, все слова вылетели у него из головы. Все, на что он теперь был способен, — это смотреть на нее, ощущать тепло ее кожи и любоваться ею.
Она не возражала и не пыталась отодвинуться. Он перевел взгляд на небольшой, едва заметный синяк в уголке ее рта, и ничего не смог с собой поделать — он наклонился и нежно поцеловал это пятнышко. Он почувствовал, как она затаила дыхание, и ее губы раскрылись навстречу его губам. Он ощущал ее вкус, и ему хотелось ощущать его снова и снова. Он хотел собрать весь ее вкус на кончик своего языка, проследить очертания ее губ, жадно целовать рот, но тогда он уже не сможет справиться со своим желанием.
Он опустил руку и отодвинулся от нее, стараясь рассуждать спокойно.
— Я лучше пойду.
Куда он пойдет? Ни его номер, ни другой отель, ни даже Нью-Мексико — ни одно место на земле не будет достаточно далеко, чтобы он смог выбросить Энджел из головы.
Он отодвинул кофейную чашечку и уже начал подниматься, когда она спросила его просто и искренне:
— Почему?
Он взглянул на нее и вдруг понял, что не может придумать ни одной причины. Конечно, существовали тысячи причин, и она знала о них так же хорошо, как знал о них он, но ни одна из них не казалась важной в этот момент. Может быть, дело было как раз в этом?