Бабушка поцокала языком.
– Слушай меня, – сказала мама. – Когда я чувствую, что начинаю волноваться, то просто говорю себе Я не стану волноваться о том, чего не произойдет, и это всегда успокаивает меня, потому что вещей, о которых мы волнуемся, не происходит практически никогда. Почему бы тебе не попробовать тоже?
Как миссис Уильямс с ее контрактом, мама думала, что ее аффирмация будет мотивировать меня. Вместо этого она меня гипнотизировала. Я превратил ее в заклинание, в мантру, и повторял про себя на площадке, пока не впадал в подобие транса. Я использовал свою мантру как оберег от несчастий и как орудие против тревожных мыслей о грядущих катастрофах. Меня оставят в шестом классе на второй год. Я не стану волноваться о том, чего не произойдет. Я провалю экзамены и не смогу позаботиться о маме. Я не стану волноваться о том, чего не произойдет. Я вырасту таким же, как мой отец. Я не стану волноваться…
Это помогало. Когда я уже привык произносить свою мантру по тысяче раз, миссис Уильямс объявила, что у нас будет перерыв в занятиях. Все в классе обрадовались – я восторгался громче всех.
– Вместо уроков, – сказала она, – мы устроим ежегодный «Завтрак шестиклассников с отцами»!
Я тут же замолчал.
– Сегодня, – продолжала миссис Уильямс, раздавая всем белый картон и клей, – мы сделаем приглашения, которые вы после школы отдадите своим папам. А в субботу утром мы приготовим для них завтрак, расскажем о наших успехах и все познакомимся поближе.
Когда уроки закончились, миссис Уильямс подозвала меня к себе.
– Что случилось? – спросила она.
– Ничего.
– Но я же видела твое лицо!
– У меня нет папы.
– О! Он что… то есть… он умер?
– Нет. Хотя, может быть. Я не знаю. У меня его просто нет.
Она поглядела в окно, а потом повернулась обратно ко мне.
– А дядя?
Я нахмурился.
– Брат?
Я подумал про Макгроу.
Теперь была моя очередь глядеть в окно.
– А можно мне просто не прийти на завтрак?
Миссис Уильямс позвонила моей маме, что повлекло за собой новые переговоры на высшем уровне за обеденным столом.
– Как они могут быть такими бездушными? – возмущалась бабушка. – Что, в школе не знают, во что теперь превратился мир?
Мама подлила молоко себе в кофе и размешала ложечкой. Я пристроился рядом с ней.
– Мне надо было рассказать в школе про отца Джей Ара, – сказала она. – Но мне не хотелось, чтобы с ним обращались… ну, не знаю…
– У меня есть к вам одно предложение, – вступила бабушка. – Только не надо сразу кидаться на меня. Как насчет… деда?
– Только не это! – воскликнул я. – А мы не можем просто наложить на завтрак эмбарго?
Тут дед самолично вошел в гостиную: в запятнанных брюках, байковой рубашке с присохшими хлопьями овсянки и черных ботинках с дырами на пальцах, сквозь которые виднелись носки – тоже дырявые. Как обычно, ширинка у него была расстегнута.
– Где тот пирог, которым ты так похвалялась? – обратился он к бабушке.
– Мы хотели тебя кое о чем спросить, – сказала она в ответ.
– Говори, Глупая Женщина. Говори.
Мама перехватила инициативу.
– Ты не мог бы пойти с Джей Аром к нему в школу на завтрак для отцов? – спросила она. – В эту субботу.
– Только придется надеть чистые штаны, – вставила бабушка. – И причесаться. В таком виде идти нельзя.
– Заткните свои чертовы пасти!
Дед зажмурил глаза и почесал за ухом.
– Ладно, – сказал он. – А теперь давай свой треклятый пирог. Глупая Женщина.
Бабушка с дедом ушли на кухню. Мама повернулась ко мне с пустым лицом. Я знал – она представляет, что будет, если дед назовет миссис Уильямс Глупой Женщиной.
В субботу утром мы с мамой вышли из своей квартиры в Грейт-Нек еще на рассвете. На мне был вельветовый пиджак и такие же брюки. Мы добрались до дедова дома, и мама с бабушкой принялись суетиться над моим галстуком – коричневым, шириной с дорожку для стола. Ни одна из них не умела завязывать виндзорский узел.
– Может, обойдешься без галстука? – спросила бабушка.
– Нет! – воскликнул я.
И вдруг на лестнице послышались шаги. Мы втроем обернулись и замерли, наблюдая, как дед спускается вниз. Его волосы были гладко зачесаны со лба, лицо выбрито до голубизны, а брови и волоски, торчащие из ноздрей, выщипаны и подстрижены. Он нарядился в жемчужно-серый костюм с черным галстуком и белоснежным платком из ирландского кружева. Дед выглядел даже роскошней, чем когда отправлялся на свои секретные воскресные рандеву.