Я остановился и вышел из горячего тела и услышал тоскливый разочарованный возглас.
- Перевернись, – попросил я хрипло.
Дерек лег на спину и посмотрел на меня шалыми затуманенными глазами, облизнул пересохшие губы. Рыжие пряди прилипли к плечам и шее, грудь блестела от испарины и тяжело вздымалась, я наклонился и поцеловал маленький сосок, а потом стал засасывать кожу вокруг, образовав вакуум у себя во рту. Я, как голодный младенец, сосал и сосал, пока Дерек выгибался дугой подо мной, и никак не мог оторваться, мне хотелось заполнить рот его плотью до отказа, я кусался и снова присасывался, а рыжий ангел не возражал, прижимая меня за шею к себе. И снова мне было мало, я оторвался от солоноватой, но для меня бесконечно сладкой кожи, заставил его прижать ноги к груди и снова погрузился в любимое, желанное тело. Я не мог им налюбоваться, мне хотелось запомнить каждую черточку Дерека в момент экстаза, меня трясло от возбуждения и скручивало живот, обдавая пах наслаждением на грани боли, когда длинная сильная шея выгибалась от моих неистовых грубых толчков. Тонкие ноздри раздувались, губы цвета черешни кривились, а нижняя губа попеременно закусывалась белоснежными зубами, изогнутые брови сходились на тонкой переносице. И румянец – лихорадочный, алыми мазками по скулам.
Такой невозможно красивый, сотканный из чувственности, порока и греха. И нежной трогательности. Я никогда раньше не замечал, или уже забыл, что Дерек может быть таким…незащищенным, таким невинным и свежим, как утренняя роса, когда смотрит на меня широко распахнутыми глазами, темными, как самый густой лес без солнечных просветов, а влажные яркие губы приоткрываются, не в силах сдержать глухой стон, и по-детски вьющиеся пряди разметаны по простыне. Его хочется зацеловать, задушить в объятиях, потакая своей какой-то нездоровой садистической нежности.
Я наклонился к нему, почти лег сверху и припал губами к его приоткрытому рту, ловя жаркое прерывающееся дыхание. Пальцы Дерека сразу запутались в моих волосах на затылке, одна рука обвила спину и прижала меня к взмокшему телу, а ноги скрестились за спиной. Осознание того, что это именно его ноги, вырвало из меня почти что рык, будто я не верил до конца, что этот сильный, властный мужчина принимает меня в себя. А сцепленные за моей спиной ноги, как символ моей окончательной победы, и его капитуляции, что он сам, по своей воли отдал мне свое тело. Как жаль, что не душу…
- Хочу быстрее, – зашептал он мне в губы, посылая дрожь по позвоночнику.
Тогда я поднялся, неохотно отстранившись от его тела, и волосы мои облепили его плечи, торс, скользя по коже последней лаской. Я снова прижал его ноги к груди, положив свои ладони ему под колени, и сорвался в сумасшедшем ритме, напоминающим скорей гон Адской Охоты. Я и Охотник, и Адская Гончая. Я брал и рычал, вколачивался в распластанное подо мной тело, впитывая в себя нашу близость, нашу жажду друг друга. Дерек взглянул между нашими телами одурманенным взглядом, красивое лицо исказилось, а потом О’Нелли обессилено упал на простыни, и его выгнуло дугой. Мышцы четко выступили на стройном напряженном теле, семя выплеснулось белесой струей, запачкав его живот и бедра, и я отпустил себя, запрокидывая голову и закрывая глаза, ловя своим телом шторм наслаждения. Всего пара толчков бедрами и я выплеснулся глубоко в любимое тело. Замер, а потом рухнул на Дерека, не желая больше двигаться. Никогда.
Он обнял меня, все еще трясущимися руками, судорожно дыша мне в волосы и ухо. Словно я ему дорог, будто он не отпустит меня больше.
Дерек
***
Дерек
Кажется, я задремал.
Как же мне было сейчас хорошо, все тело гудело легкой усталостью, окутанное негой и посторгазменной истомой. Никогда не думал, что отдаваться кому-то может быть настолько…правильным. Прекрасным, превосходным. Идеальным. Раньше мне не приходилось испытывать такую гамму эмоций, находясь в пассивном качестве. Да, было физическое удовлетворение, но фоном ему всегда было чувство гадливости, ненависти, презрения к себе, ощущение использованности, а с Фаррелом добавилось еще и чувство долга. Не самые приятные составляющие в сексе.
Но сейчас это был Джей, и я чувствовал восторг, облегчение, моральное и физическое удовлетворение. Мне хотелось танцевать джигу от радости и вопить во весь голос о своей любви, хотелось выбежать на улицу в чем мать родила и кричать от счастья, что все встало на свои места, что я не отпущу Джерома, что впереди у нас только счастье и только на двоих. Вот такая сентиментально-романтичная чепуха роилась в моей голове.
Но я не двигался, вопреки своим желаниям, а лежал, растянувшись на животе, подобрав под себя подушку. И причиной моего ленивого бездействия был, конечно же, черноволосый бес, сидящий в кресле, повернутом к окну. Джером был лишь в одной ночной сорочке, покроенной на мужской лад, длинные ноги он забросил на подлокотник другого кресла и смотрел невидящими глазами сквозь пелену дождя за окном. Вода, бегущая сплошным потоком по стеклу, сделала комнату похожей на аквариум, тени скатывались по стенам и мебели, стекали по Джею, дрожали на ресницах, ложились на кожу размытыми узорами, подчеркивая контуры лица и углубляя впадинки на теле, делая их глубже, а выступающие косточки более острыми.
Джей. Он…особенный, удивительный. Не мужчина, не женщина, и в тоже время и то и другое. И он совершенен в своей двойственности, прекрасен от кончиков волос до кончиков пальцев на ногах. Его нельзя оценивать как сына Адама или дочь Евы, не стоит в нем выискивать мужественность или женственность, он соединил все это в себе, размыв границы и выставив напоказ не нечто среднее, а что-то качественно иное. Он просто был. Как рассвет, как вода в морях, как воздух. Им можно любоваться, как рыжими и подвижными языками пламени, как искрящимся снегом в лучах солнца или луны, как свежим бутоном розы. Джером был существом другой расы.
Джей глубоко вздохнул, словно очнулся от гипноза или глубокого сна и принялся расчесывать волосы мелким гребнем, который я не заметил до этого в его руке. Каждое движение было до боли знакомым, сколько раз я наблюдал, как он это делает сидя возле зеркала. И сейчас незамысловатые движения вызывали в груди тянущее тепло.