Но что-то странное было в его руках. Что-то не дающее покоя.
Тени, покрывающие кисти Джерома, не двигались. Они были словно нарисованы. Я приподнялся на локтях, чтобы лучше разглядеть эту странность. Руки Джерома были покрыты шрамами.
Я подскочил на кровати и сел, свесив ноги.
- Откуда у тебя шрамы на кистях? – что же этот ублюдок Торнфильд сделал с ним?!
Джей вздрогнул, медленно опустил руку с гребнем на колени, а потом посмотрел на меня. Его лицо было тщательно подобранной маской. Маской отчуждения и холодного равнодушия.
- Тебя это не должно волновать.
Я вскочил с кровати, подошел к креслу и взял ладонь Джерома в свою.
- Откуда?! – повторил я.
Он сжал губы, и взгляд его зажегся гневом.
- Тебя. Это. Не. Касается! – он вырвал руку и раздул ноздри, как норовистая лошадь.
- Все, что происходит с тобой, касается меня напрямую! – рявкнул я.
- Да-а?! – от злости черты его лица заострились, брови почти сошлись на переносице. – А где ты раньше был, когда меня зааамуж выдавали, а? Где ты был, когда это дерьмо утащил меня к черту на куличики? И где, черт тебя подери, ты был, когда он рвал меня на куски?!
Последние слова он выкрикнул мне в лицо и со всей силы ударил кулаками по моей груди.
Я перехватил его запястья и прижал руки к себе.
- Откуда шрамы? – снова спросил я. Услышанное рвало меня изнутри. У меня впервые не было слов и это убивало, потому что я был полон злости и не знал, куда выплеснуть то желание разрушать, что росло во мне. Поэтому я мог сейчас лишь слушать. – Скажи мне, Джей, прошу.
- Что тебе сказать? – его гнев быстро угас, голос был уставшим, а на лице появилась горькая кривая усмешка. – Что Торнфильд шантажом заставил выйти меня за него, когда ты сбежал, как крыса?
- Я не сбегал, у меня были веский причины покинуть тебя на тот момент, – поправил я, – я все объяснил в письме, которое оставил рядом с тобой на кровати. Но Томас его нашел до того, как ты проснулся и сжег.
- Письмо? – Джей удивленно вскинул брови. – Не было никакого письма. Да даже если бы и было, кто так прощается, покидая близких людей надолго? И откуда тебе знать, что это воображаемое письмо уничтожил Томас? Зачем ты так нагло врешь? Я не идиот, чтобы поверить в эту сказку. Мы что, герои слезливого дамского романа, а, Дерек?
- Джером, у тебя нет причин не доверять мне. – Господи, ну какой же он упрямый. Черт, весь в меня. – Я приехал через месяц, после твоего исчезновения, я нашел Томаса…- мне пришлось замолчать, потому что я был не готов рассказать сейчас Джею, что напугал старика до смерти в буквальном смысле.
Пока я пытался собраться с мыслями, Джером ворочал хаос в собственной голове. И, видать ничего хорошего не наворочал…
- Ты ведь говорил, что любишь меня? Или это было ложью?
- Я все еще люблю тебя, – я опустился на пол, на колени, и взглянул снизу вверх. Поцеловал ладонь, покрытую шрамами. – Очень люблю.
Он опять вырвал руку, откинулся на спинку кресла и закрыл глаза.
- Джером, ты не понимаешь, я не мог тебя тогда разбудить…
- Ты прав, я не понимаю и не хочу этого понимать, – перебил Джей и взглянул на меня, на этот раз колко и сердито, а потом поднял передо мной руки, закатал рукава, и я увидел ожоги почти до локтей. – У меня своя правда, у меня есть вот эти шрамы, которые напоминают мне о том, что было без тебя. Ты обещал всегда быть рядом, говорил, что не позволишь этому выблядку и пальцем тронуть меня. Может я и веду себя сейчас, как эгоцентричный ребенок, но я верил тебе тогда. Всем сердцем верил. А ты так легко меня оставил.
Господи, как же мне ему объяснить? Его глазами это действительно выглядит так, будто он для меня мало значил и был всего лишь проходящим увлечением. Но это не так – он был и останется навсегда единственным смыслом моей жизни. Как бы пафосно это не звучало.
- Джей, – я уткнулся в подлокотник лбом, пытаясь найти слова и заглушить мучавший меня стыд, который толкал меня валяться у него в ногах, унижаться и вымаливать прощение. – Прости. Прости меня, я…
- Не стоит распаляться, – Джером снова меня перебил, – я не жалею ни о чем. Если бы ты не уехал, я бы не попал в Йоханнесбург, а там я все же отхватил свой кусок счастья…Я любил, Дерек, и был любим в ответ. Я жил с двумя замечательными мужчинами. С близнецами.
Я медленно поднял голову, тяжелую от прилившей крови, и посмотрел ему в глаза. Он говорил правду. Да, это был вызов мне, желание уколоть посильнее и посмотреть, насколько мне будет больно, но это было правдой. И мне было больно. Очень.
- Я получил двойную порцию любви и понимания, и я был счастлив, – последние слова добили меня парфянской стрелой.
- Так отчего же ты не остался в Африке?! – прорычал я, давя рвущийся на волю гневный, злобный крик. Я сжал руками подлокотник, чтобы, не дай Бог, не распустить руки.
Джей прищурился, глядя на меня холодно, потом поднялся с кресла и, бросив еще один взгляд сверху вниз, решил сделать контрольный выстрел в голову:
- Я приехал, чтобы получить образование, но на днях собираюсь обратно, – он сделал несколько шагов к двери и обернулся, – я не могу простить тебя. Уходи.
И вышел из комнаты.
Вот это удар обухом по голове. Да мой Гаденыш прирожденный палач. Только черта с два я так просто отступлю теперь, когда он так близко, такой теплый и нужный мне, несмотря на зубастый оскал. Я уйду, но ненадолго, и потом, когда-нибудь в отдаленном будущем, он расскажет мне о своих злоключениях в Африке.
Джей
Конечно я соврал. Ни в какую Африку я не поеду… Но я не мог остановить себя в тот момент, желание разрушить то ощущение счастья, которое свернулось клубком у меня в животе, было слишком сильным и питалось злостью на самого себя. Меня разорвало бы от эмоций, которые по своему составу были, скажем мягко, нечистотами. Вот Рич сказал бы, что из меня «дермище поперло». А я как врач заявляю, что очищение организма полезно, оздоравливает. Только вот чувствую я себя как-то странно, неоздоровленным. Ну совсем. Во мне еще много всего накоплено…
Вчера, когда Дерек ушел, я не испытал ни капли облегчения, мне хотелось бежать за ним вниз, кричать, что он – жалкий трус, раз так просто снова ушел, что он меня никогда не любил, что он только игрался с таким забавным, непохожим ни на кого зверьком, и бросил, когда надоело. И врезать, врезать хорошенько по его красивой физиономии, чтобы кровь потекла. Красная, вязкая. Его кровь.
Я зашел тогда к Лизи и долго сидел возле её кровати, до тех пор, пока она не проснулась. Её тихое сопение действовало на меня успокаивающе. Она у меня такая нежная, хрупкая, маленькая. Мне все время хочется к ней прикасаться, гладить щечки, похожие на спелые персики, расчесывать шелковистые волосы и слушать её смешную речь. Она меня называет «мама». А я не поправляю, у меня сердце замирает, когда я слышу это её «мама». Пусть будет так, кому от этого плохо? Не нам с Лизи точно, нам хорошо.
- Мама? – первое её слово, когда она открыла вчера глаза, и я сразу забыл о своих деструктивных мыслях по отношению к Дереку. Вру, не забыл, но они отошли на второй план, вытесненные улыбкой дочери.
Когда я забрал Элизабет у матери, то очень сильно переживал, что девочка не примет меня, затоскует, зачахнет без Лидии. Я старался все свободное время проводить с ней, придумывал игры и сказки, и чуть ли не плакал вместе с ней над каждым ушибом или какой-нибудь неудачей в её детском понимании. Я впустил её в себя, я полюбил её, я нуждаюсь в ней. И когда полгода назад я услышал, как она меня называет мамой, то готов был завыть от горя, потому что девочка страдала без матери и ошибочно ко мне так обратилась. Но после того случая Лизи так и продолжила звать меня мамой, и я долгое время впадал от этого в ступор, но со временем научился жить с этим почетным званием. И упаси Господь того, кто посмеет влезть в наши отношения, я разорву на части.
Думаю, Лидия это поняла, потому что безропотно подчинилась и уехала в один провинциальный городишко, куда я отправил её к своим знакомым с рекомендационным письмом. Люди живут там хорошие, лишний раз не обидят, да и в возрасте уже, помощь им по хозяйству нужна. Возможно Лидия сможет наладить там свою жизнь.