Падают кляксы с моей воображаемой чернильной ручки и, с инертностью рассыпавшихся из градусника ртутных шариков, собираются в фигурки людишки. Вот бабуся с авоськой, алкаш на костылях и маленький человек лет одиннадцати. Я назову его Александром, почему бы и нет, мне нравится свое имя.
И вижу я заснеженный город, бледно-фиолетовое утро, дым из труб завода "Вулкан", взрослые второго января уже шли на работу. Дома никого. Тишина, по радио булькает синтезатор, в перерывах между мелодиями слышно, как скрипит паркет у соседей…
Александр достал из холодильника миски с новогодними салатами. Тщательно проверил "оливье" нет ли в салате осколков елочной игрушки, в новогоднюю ночь разбили стеклянную шишку, соседка закусила салатом и заорала, изо рта полилась кровь. Александр очень боялся битого стекла. Иногда оно завораживало, как однажды осенью они с другом Мишкой познакомились с пацанами с Рыбацкой улицы, гуляли у них во дворе, когда возвращались, видели аварию. Катастрофа произошла минуту назад, может больше, уже успел собраться народ. Кого-то сбили насмерть, судя по крикам. Грузовик снес и светофор, водитель сидел на паребрике, он был пьян. Друг Мишка нырнул в толпу – айда позырим! Но Александр смотрел на разбитую голову светофора, выкорчеванный мощным ударом, он лежал на асфальте. Зеленое стекло рассыпалось, и он увидел внутри всего лишь обыкновенную лампочку, а стекло было просто выкрашено зеленой краской. Как все просто, а он думал, что это сложнейший механизм. Шофер курил "Беломор", это был старый дед в галифе, и ватнике…
Александр вымыл за собой тарелку, делать больше нефиг, оделся и вышел на улицу. Он единственный в классе кто еще не смотрел "Каскадеров", голубой билет за двадцать копеек на четырнадцать тридцать…
В садике на углу Большого проспекта и Лахтинской незнакомый мальчишка лепил снежную крепость. Вместо пальто, как у Александра и его друзей, болоньевая куртка и вязаная шапочка с помпоном, а не шапка-ушанка. Снежную крепость строить очень легко, если снег мокрый и липкий, накатал шаров и складывай себе.
С проспекта на тропинку между сугробами свернули гопники человек пять, вязанные "петухи", длинные шарфы до колен, керзачи. Александр их знал, это "хунта", так они себя называли, восьмой "Б" из их школы – Мики, Шпагат, Варшавский.
Александр спрятался за дерево, гопники шли мимо крепости, первый щелкнул пацана в нос, другой ударил ногой в живот, третий сорвал шапочку и закинул ее на дерево. И пошли дальше, не прерывая разговора, будто мусор с тропинки пнули, их гогот эхом в подворотне. Ушли.
– Эй, не поможешь достать?
Мальчишка улыбался, из носа текла кровь, он вытирал ее снегом, на животе белый отпечаток от керзача.
– Мне никак, руки замерзли.
Александр залез на дерево, стряхнул шапку с ветки, спрыгнул на землю.
– Спасибо. Ты с какой школы?
– Пятьдесят шестой.
– Я с пятьдесят первой. Какой класс?
– Пятый…
– Я тоже. Как зовут тебя?
– Саша.
– Я Женя.
Этого парня всегда будут бить, подумал Александр, вот хули он улыбается, волосы длинные глаз не видно, разрешают же некоторым, и этот браслетик под рукавом из каких-то разноцветных пластмассовых камешков.
– Я вообще-то в кино…
– Я тоже!
И Женька достал мокрую желтую бумажку. Рубль.
– У вас классная кто?
– Англичанка.
– У нас историчка. Хорошая тетка, старенькая уже. А еще прикинь училка пения каждый урок закрывает дверь на ключ и ставит нам пластинки слушать "абба-бониэм"…
Женька подробно описал учительницу – молодая, пьяница, блестящие сапоги-чулки на высокой подошве, пластинки такие голубые, на одной стороне нормальные ансамбли, на другой "Ялла" или "Гунеш"
В буфете они купили лимонад и бисквитные пирожные, Женька достал вкладыши, вывалил пачку на стол, Александр закашлялся. Не может быть у одного человека такого богатства. Микки Маус, Дональд, еще какие-то волшебные животные, запах жевательной резинки…
– У меня отец в "Астории" работает, на, возьми парочку.
– Меняю на гильзы.
Это единственное, что было в карманах Александра. Женька засмеялся:
– Не надо, зачем? На вот еще, возьми.
Гильзы от патронов были у всех, пистолетные, ружейные, разные. Валялись везде, всего-то тридцать лет после войны.
…Когда вышли из кинотеатра, стемнело, к вечеру улицы оживали, катили троллейбусы по проспекту, набитые народом. Очереди везде в каждом магазине, желтый снег от витрин, пирожковая в подвале около "Ремонта часов", они присели на корточки, заглянули в окна.