Маквитер дал ему ключ от своего кабинета еще за два года до смерти Тодда. Отдал с таким видом, будто это вообще ничего не значило. Просто достал связку ключей из заднего кармана и отцепил один. В тот день было очень жарко, но отопление грело так, что школа изнутри больше напоминала дорогую старую духовку. Маквитер засучил рукава, с него буквально лился пот, но он был в хорошем расположении духа. Со своего стола он кинул ключ Тодду, сидевшему за соседним столом и поедавшему собранный мамой обед. Она вообще всегда давала ему с собой еду, потому что считала, что в столовой во все добавляют сахар.
— Приходи когда захочешь, — сказал ему тогда Маквитер, выглядывая из-за стопок тетрадей и учебников. — Можешь обедать здесь. Отдыхать. Кроме того, знаешь, мне нужен помощник на модель парламента. Так что все в порядке.
Он даже не объяснил, почему вдруг решил, что Тодду нужно какое-то убежище. Он не спрашивал Тодда, все ли у него хорошо. Он просто протянул ему спасительную соломинку и улыбнулся. Тодд скрыл свое облегчение. Он кивнул и бросил ключ в сумку, услышав, как тот с приятным металлическим звуком упал на дно.
Ключ от класса Маквитера был из латуни, весь ржавый и к тому же тоньше других ключей в связке. Брелок был похож на те, что в Олбрайт выдавали в награду за чтение или спортивные достижения. Сейчас ключ лежал в кармане пиджака Тодда, висевшего дома в шкафу. В этот шкаф мама наверняка не заглядывала.
Ключ не был причислен к уликам: может, его по ошибке приняли за ключ от дома.
Теперь, всего через несколько дней после смерти, призрак Тодда парил за дверью Маквитера. Маквитер сидел за столом. По-прежнему живой, Маквитер не двигался, будто был мертв.
Мертвые не могут просить прощения.
«Просто расслабься, ладно?»
На улице еще больше похолодало.
Джорджия. Откровения на коктейльной вечеринке
Каждую четвертую субботу месяца моя мама устраивала вечеринку для местных писателей и иллюстраторов детских книг.
А это значило, что каждую четвертую субботу месяца в нашем доме было море сыра, резаных фруктов и вина. Все выпивалось и съедалось писателями и иллюстраторами, разряженными в шарфы, массивные ожерелья и платья кричащих расцветок. На этих вечеринках на маме всегда был надет фартук, хотя сама она ничего не готовила.
А еще это значило, что каждую четвертую субботу месяца папа уходил с друзьями играть во что-нибудь или смотреть какие-нибудь соревнования. Мама в это время отправляла нас с Марком в магазин за какой-нибудь ерундой к вечеринке, например за зубочистками, бумажными трубочками или маслом. На самом деле ей просто хотелось немного побыть одной перед тем, как настанет время переходить в социальный режим.
— Я могу сходить одна, — сказала я маме, когда она уселась рядом со мной на диване и начала приставать со своими просьбами.
— Нет, иди с братом, — крикнула она, выходя из комнаты. На ней были ее шелковая комбинация, которую она носила перед вечеринками, и футболка для йоги. На лице — какая-то омолаживающая маска.
Марк постучал в дверь. Он уже не сопротивлялся:
— Пойдем, Джи.
Всю дорогу Марк шел в наушниках. Я тоже. Он был взлохмачен. Я бы даже сказала, его копне позавидовала бы сама мадам Помпадур. Думаю, он уложился каким-то гелем или чем-то вроде этого. Каждый раз, когда я шла рядом со своим старшим братом, я вспоминала, каким огромным он стал, причем внезапно, где-то лет в двенадцать. А потом с каждым годом его размеры становились все более угрожающими. Думаю, всему виной белки.
Интересно, думали ли люди, что Марк — хулиган, когда встречали его? Просто потому, что он был таким здоровенным. Хотя, конечно, он не хулиган.
Мне кажется, в последнее время у мамы появился навязчивый страх, что мы с Марком больше друг друга не любим. Такой вывод она сделала, потому что мы больше вместе не валяемся в пижамках на диване, свернувшись в клубочек, не играем в видеоигры по утрам субботы и не плетем интриги с целью заставить маму купить нам сладкие хлопья.
Дело в том, что мы больше не маленькие дети.
Я вообще не думаю, что мы с Марком должны быть друзьями. Разве это обязательно? Из-за того, что так написано в миллионе детских книжек?
Марк — мой брат, и я знаю, что, когда мне понадобится его помощь, он пусть и нехотя, но поможет. Например, если я буду висеть на краю пропасти, то он протянет мне руку.
Марк был единственным человеком, которому не нужно было объяснять, что происходило в моей странноватой жизни. И меня это устраивало.