Гриви сияла, перечитывая отчет. Такой широкой улыбки Тодд у нее еще не видел. Он впервые обратил внимание, какие у нее ослепительно-белые зубы, что было очень неожиданно, учитывая, что дымила она как паровоз.
Но бывает так, что не всегда все сходится, как уже заметил призрак Тодда. В тот вечер после работы Гриви потащила Дэниелса в бар «Лиса и барсук». Это был замызганный бар, кругом на красных виниловых стульях сидели копы, потягивающие пиво. Гриви тоже взяла пиво, Дэниелс — виски. Поначалу они пили в полной тишине. Гриви крутила на столе сигаретную пачку.
— Этого достаточно, ведь так? — Она еще раз крутанула пачку и потянулась за пивом.
— Может быть, — пробубнил Дэниелс в стакан.
Гриви вскинула руку, чуть не задев проходившего мимо парня.
— Дэниелс! Отпечатки Тодда по всей квартире. Даже в ванной! — Она ударила ладонью по столу. — Он был там в ночь, когда умер. Ты говорил, что у Маквитера все шито-крыто, но это не так. Маквитер нам врал!
— Да, я понял. — Дэниелс проверил телефон. Его парень прислал эсэмэску со списком продуктов.
Тодд заметил, что в нем в основном превалировало вино.
После бара Дэниелс на такси отправился в свою гейскую квартиру. В отличие от квартиры Маквитера, шторы и ковры здесь были серыми. Парень Дэниелса готовил на кухне пирог. На нем были только трусы и розовая футболка с пандой.
— Ешь пироги, долой штаны! — радостно пританцовывая, поприветствовал он Дэниелса.
Тодду показалось, что бойфренд Дэниелса слегка глуповат. И у него были явно проблемы со вкусом, потому что, будь воля Тодда, он бы все завесил разноцветными шторами и коврами. Но парень сумел вызвать у Дэниелса улыбку.
Дэниелс зашел в кухню, обнял своего парня, и они долго стояли в обнимку. Парень был ниже Дэниелса, поэтому опустил голову ему на грудь. Длинные руки детектива полностью обхватывали его.
— Что стряслось? — прошептал молодой человек, уткнувшись в рубашку Дэниелса. — Ужасный день? Ужасный мир вокруг?
— Что-то вроде этого, — ответил Дэниелс и поцеловал своего парня прямо там, в кухне, под аккомпанемент дурацкой танцевальной музыки.
Тодд почувствовал, как что-то внутри него дало трещину, когда он увидел этот поцелуй. Что-то беспрецедентное для призрака, который большую часть времени был напрочь лишен чувств.
Если бы призраки умели сожалеть, то он бы пожалел об одном (помимо собственной смерти): что он умер, так ни разу и не поцеловав любимого.
Конечно, это не значило, что Тодд никогда ни с кем не целовался (были два парня: с одним — с языком, с другим — без — и девчонка, которую звали Мэриголд, но она, если честно, сама поцеловала его, когда они были в летнем лагере). И это не значило, что Тодд никогда никого не любил.
При жизни он познал любовь к маме и папе (это было странно и сложно, любить кого-то, кого ты никогда не знал). Он любил своих теть. Любил бабушку по материнской линии, а по папиной — нет.
А еще он умер влюбленным, но об этом, наверное, знал лишь один человек.
И это был настоящий секрет, который Тодд держал максимально близко к сердцу под спудом ледяного молчания, пока сам не обратился в лед.
Возможно, существует какой-то отдельный вид призраков, которые умерли с любовным трепетом в груди, похожим на трепыхание бабочки в клетке.
Джорджия. Двое едят панкейки
Шел снег.
Он начался утром. В окно сыпались мелкие шероховатые хлопья, больше похожие на сахар.
К третьему уроку, а это был урок французского, снег валил уже по-настоящему. Мы в это время описывали по-французски, что ели на завтрак.
— Je mange rien[7], — сказала Кэрри, — лё завтрак лё полный отстой.
— Не думаю, что «полный отстой» — это по-французски, — ответила я.
Кэрри нарисовала гигантскую рожицу с открытым гигантским ртом. Над рожицей зависла чашка кофе.
— А ты что ела?
— Крепсы, — сказала я.
— Ты ела крепсы? — Кэрри выглядела ошарашенной.
— Крепсы — это панкейки по-французски. Так что я ела панкейки.
Панкейки испек отец. Папа с мамой по очереди оставались на весь день дома, чтобы присматривать за Марком, который сейчас был под «домашним арестом». У него забрали телевизор и смартфон. Так что большую часть времени он читал. Во всяком случае, я так думаю. Хотя кто знает, чем он на самом деле занимался в своей комнате.
Панкейки были призваны немного разрядить обстановку, но, как и любой жест, направленный на то, чтобы что-то наладить, он только все ухудшил. Нет, серьезно, когда еще папа вот так запросто пек панкейки, а потом мы все вместе усаживались за столом позавтракать, а он сидел во главе и читал газету? В воскресенье? Когда мне было шесть? Вообще никогда?